Губерман Игорь

С увлечением жизни моей детективя читаю, почти до конца проглотив.Тут сюжет уникального кроя:сам читатель — убийца героя.

Кипя, спеша и споря,состарились друзья,и пьем теперь мы с горя,что пить уже нельзя.

Болтая и трепясь, мы не фальшивы,мы просто оскудению перечим;чем более мы лысы и плешивы,тем более кудрявы наши речи.

Подруг моих поблекшие чертыбестактным не задену я вниманием,я только на увядшие цветысмотрю теперь с печальнымпониманием.

То ли поумнел седой еврей:мира не исправишь все равно,

то ли стал от возраста добрей,то ли жалко гнева на гавно.

Уже не люблю я витать в облаках,усевшись на тихой скамье,нужнее мне ножка цыпленка в руках,чем сон о копченой свинье.

Весь день суетой загуби,плетусь я к усталому ужинуи вечером в куче себяуже не ищу я жемчужину.

Знаю старцев, на жизненном склонекоротающих тихие днив том невидимом облаке вони,что когда-то издали они.

Шепнуло мне прелестное создание,что я еще и строен и удал,но с нею на любовное свиданиена ровно четверть века опоздал.

Другим теперь со сцены соловьи

поют в их артистической красе,а я лишь выступления своихожу теперь смотреть, и то не все.

Течет сквозь нас река времен,кипя вокруг, как суп;был молод я и неумен,теперь я стар и глуп.

Пришел я с возрастом к тому,что меньше пью, чем ем,а пью так мало потому,что бросил пить совсем.

С годами нрав мой изменился,я разлюбил пустой трезвон,я всем учтиво поклонилсяи отовсюду вышел вон.

Нам пылать уже вряд ли пристало;тихо-тихо нам шепчет бутылка,что любить не спеша и устало —даже лучше, чем бурно и пылко.

Не стареет моя подруга,хоть сейчас на экран кино,дует западный ветер с югав наше северное окно.

На склоне лет на белом светевесьма уютно куковать,на вас поплевывают дети,а всем и вовсе наплевать.

Подвергнув посмертной оценкесудьбу свою, душу и труд,я стану портретом на стенке,и мухи мой облик засрут.

Прочтите надо мной мой некрологв тот день, когда из жизни уплыву:возвышенный его услыша слог,я, может быть, от смеха оживу.

Мне жаль, что в опереттепанихидной,в ее всегда торжественном начале

не в силах буду репликой ехиднойразвеять обаяние печали.

УСОВЕРШЕНСТВУЯ ПЛОДЫ

ЛЮБИМЫХ ДУМ,

КОСИТСЯ НАБЕКРЕНЬ ПЕЧАЛЬНЫЙ УМ

Листаю стихи, обоняя со скукиих дух — не крылатый, но птичий:есть право души издавать свои звуки,но есть и границы приличий.

Во мне приятель веру сеяли лил надежды обольщение,и столько бодрости навеял,что я проветрил помещение.

Когда нас учит жизни кто-то.я весь немею;житейский опыт идиотая сам имею.