Гулящая

Не утешают Приську эти речи. Перед глазами грозное лицо Грыцька. Он — всесильный человек. Как захочет, так и повернет дело; если уж задумал кого доконать, так добьется своего.

Смертельно бледная и мрачная встала Приська из-за стола, попрощалась и пошла домой.

Еще более тяжелые и черные мысли навалились на нее дома, гнетут и без того наболевшее сердце. Христя еще не вернулась. В плошке, стоящей на шестке, еле мигает фитилек в мутном масле, легкие тени снуют по серым сырым стенам, по закопченному потолку. Склоняется на грудь поседевшая голова Приськи, и встает перед глазами ее горькая вдовья доля: убожество, нужда, людская несправедливость… Не в отчаянных воплях, не в жгучих слезах выливается ее лютая тоска; она безмолвно пронизывает все существо несчастной, покрывает зеленоватой желтизной ее дряблые щеки, полынной горечью поит душу и сердце. «Вот тебе и праздник! В этот день, говорят, Христос родился… новая жизнь началась… а для меня — новое горюшко», — думала Приська.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Где же замешкалась Христя? Почему она не приходит утешить старую мать, делить с ней тоскливое одиночество?

Христя рада, что вырвалась из дому. Бегает с девчатами по селу от двора ко двору, от хаты к хате. Холод рождественской ночи не останавливает молодежь, только заставляет еще проворней бежать. Скрипят сапоги на примерзшем снегу; молодая кровь, разгораясь, ударяет в лицо, греет; звонкий говор оживляет опустевшие улицы; со всех концов доносятся колядки. Развеселилась Христя, глаза сверкают, как звезды на холодном небе. Горе, затуманившее их, тяжелым камнем давившее на сердце, скатилось в ту минуту, когда Христя покинула свой двор.

— Уж нагуляюсь сегодня вволю! — сказала она Горпыне. — Долго я сдерживалась, да наконец вырвалась… А нехорошие вы, девчата! Хоть бы одна пришла проведать, рассказать, что делается в селе, что слышно нового, — щебетала Христя, спеша с подругой на сборище.

Хозяйка хаты, где собирались на посиделки, старая Вовчиха, радостно встретила Христю.

— Здравствуй, дочка! Давно ты у нас не была! И Филипповки прошли, а ты все не приходила. Стыдно, девки… Там у вас несчастье случилось… Но кого оно минует? Никто не знает, что принесет завтрашний день: сегодня жив-здоров, а назавтра, гляди, уж и не стало тебя. Все под Богом ходим. Его святая воля!.. Дай-ка, я хоть погляжу на тебя. Иди ближе к свету.

И старая курносая, как сова, Вовчиха начала вертеть Христю на все стороны, заглядывала ей в лицо, в глаза.

— Похудела, девка, подурнела… От горя? Ничего, молодая — пройдет… А тут у меня отбоя нет от хлопцев: все пристают, почему да отчего, тетка, Христя к тебе не приходит? А я почем знаю? Идите, говорю, доведайтесь. И сегодня уже забегал один — будет ли Христя?

— Я знаю, кто это был, — сказала Горпына.

— Нет, не знаешь.

— Так скажи кто? — спросила Христя.

— Ага, хочется узнать? Не скажу, за то, что не приходила.

— Как же мне ходить? — оправдывалась Христя. — И грех, и мать не пускает.

— Невелик грех… А мать поймет: разве она не была молодой?

Запыхавшись, в хату вбежали несколько девчат. Разговор прервался.

— Гляди! Они уже тут, а мы сдуру за ними бегали. Прибегаем к Горпыне, говорят — пошла к Христе, а у нее и хата на запоре. Поцеловала Химка засов, да и назад вернулась.

— Врешь! Сама целовала, а на других кивает, — отрезала Химка.

— Да то Маруся целовала, — вставила третья — еще подросток, указывая на свою старшую сестру.

Маруся только оттопырила губы. Девичья болтовня на мгновение умолкла.

— Еще много наших нет? — спросила Горпына, оглядывая собравшихся. — Нет Ониськи да Ивги. Знаете что? Пока они придут, поколядуем здесь!

— Давайте! Давайте! — подхватили другие. Горпына подбежала к хозяйке.

— Благословите колядовать! — крикнула она.

— Колядуйте! — сказала Вовчиха.

Девчата стали в круг, откашливались. Горпына начала…

Зычный ее голос разнесся по хате, как звон колокола. Будто монахиня сзывала на молитву своих подруг. Все притихли, слушая этот призыв.

И сразу подхватили:

Славен еси!Ой, славен еси,Наш милый Боже,На небеси!

Снова призыв, и снова повторяют «Славен…». Колядка была длинной-предлинной. Наконец пришли и опоздавшие: Ониська мышастая и Ивга-толстуха.

— Насилу вырвались! — оправдывалась Ивга. — Забегаем к одной — пошла, говорят, туда; ко второй — пошла в другой конец. Как пошли искать, насилу разыскали. А тут идем к вам — встречают хлопцы. «Куда, девчата, чешете?» Мы от них, а они за нами… Еле убежали!

— А Тимофея так и не видела? — усмехаясь, спросила Горпына.

Широкое черное лицо Ивги еще сильнее почернело; глаза загорелись.

— Пусть он к тебе на шею вешается! — сердито ответила Ивга.

— Тю-тю, дурная! Я шучу, а она принимает всерьез, — говорит Горпына.

— Гляди, поссорятся… А грех! — вмешалась Вовчиха. — Свои, а поладить не могут… вишь ты! — И старуха покачала седой головой.

— Чего же она мне в глаза тычет Тимофеем? — не унимается Ивга.

— Ивга! Хватит! — прикрикнули на нее девчата.

— Хватит вам спорить, пора собираться! — напомнили другие.

— Пора, пора… Прощайте, мама.