Гулящая

— Благословите колядовать! — повторяет Ивга.

— Убирайтесь к бесу! Мне и Рябко наколядует, — передразнивая Грыцька, грубым голосом крикнула Христя.

Безудержный хохот девчат бурей промчался по селу.

— Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

Уже далеко отбежали от двора Супруненко, уж и на другую улицу свернули, а хохот все не умолкал. Долго он еще оглашал морозный воздух и вызывал сердитый лай дворовых собак.

От Супруненко направились к богатому казаку Очкуру. Старая Очкуриха с почетом приняла дорогих гостей, угостила на славу, да еще и двугривенный дала. Повеселевшие вышли девчата из очкуровского двора и направились к попу. Там пришлось раз шесть колядовать: батюшке, матушке, их детям. Хотя батюшка денег им не дал, зато матушка хорошо накормила и напоила, а как пошли — у некоторых зашумело в голове. Ивга едва не уронила пирог, которым наделила их матушка; как наиболее здоровая, она была носильщицей. Но ее пришлось сменить, а лицо чернявой Ивги натирали снегом, чтобы она очухалась. Смех, хохот, шутки… и снова смех.

Веселая пора колядки. Недаром девчата их ждут не дождутся; и нагуляешься, и нахохочешься вволю.

На Христю точно нашло: не было того двора, из которого она, выходя, не передразнивала бы хозяев, не посмеивалась бы над подругами, не дразнила бы палкой собак.

— Это, Христя, не к добру. Что-то с тобой случится, — говорили девчата.

— Гляди, раков ночью не налови, больно много хохочешь, — зло ввернула Ивга.

— Это твоя привычка, — смеясь, ответила Христя.

— Или когда домой вернешься, мать побранит, — сказала маленькая Приська.

— Пусть бранит, зато повеселюсь! — ответила ей Христя.

С соседней улицы донеслись мужские голоса.

— Девчата! Хлопцы!.. — сказала одна.

— Хлопцы-поганцы! Ведьма родила того, что в шапке! — крикнула Христя.

— Тю! — откликнулись хлопцы.

— Тю-ю-ю! — снова крикнула Христя.

— Христя, не трогай их, может, это чужие! — сказала Горпына.

— А если чужие, так что?… — И еще громче крикнула: — Тю-ю-ю!

— Тпррр!.. — дружно раздалось невдалеке. Христя хотела уже передразнить, но слова застряли в горле.

Вскоре эти звуки повторились настойчивей. Большая ватага хлопцев в белых тулупах, серых шапках показалась на улице; они двигались лавой, поскрипывая сапогами по снегу. Девчата пустились врассыпную.

— Лови! Лови! — закричали хлопцы.

Поднялся крик и беготня. Хлопцы ловили девчат, здоровались, шутили… Это были все знакомые — свои: Тимофей, Иван, Грыцько, Онисько, Федор. Последний так и бросился к Христе.

— Ты куда разогнался, разиня? — вскрикнула та.

— За тобой. А ты куда убегаешь?

— Зачем мне убегать? Разве ты такой же, как твой отец? Пришли к нему колядовать, а он собак науськивает… Богатей, мироед!

— Христя! Не вспоминай о нем. Разве ты его не знаешь? — умоляюще сказал Федор.

— А что он обо мне говорит? И не грех такое плести?

— Ну и пусть говорит! За язык не удержишь!

— А совесть есть? Фу, постылый! — крикнула Христя и побежала к подругам. Федор, насупившись, пошел за ней.

Девчата мирно беседовали с хлопцами, шутили, смеялись.

— Так пойдем вместе колядовать? — спрашивали хлопцы.

— Не надо, не нужны вы нам. Вы кричите больно, — отнекивались девчата.

— А вы не кричите?

— Все же не так, как вы.

— Да ну! Смотрите, только не перекричите нас!

— Все равно, мы не хотим идти с вами.

— А мы хотим! Куда вы — туда и мы.

— Мы убежим.

— А мы догоним!

— Не удастся. Запутаетесь в полах тулупов и упадете.

— Посмотрим!

Немного еще поспорили, потом поладили. Споры эти были больше для виду; девчата были рады, что хлопцы с ними, — и веселей, и сподручней: пьяный ли пристанет, собака ли набросится — есть кому защитить.

Все вместе двинулись дальше, но отделились и парочки. Ивга словно прилипла к Тимофею, хотя тот больше говорил с другими девчатами. Федор мрачно шагал за Христей. Так и ходили по всему селу, не пропуская почти ни одного двора.

Уже повсюду затихли колядки, уже и в редкой хате виден свет, а наши колядники все еще бегали да выискивали, кому бы поколядовать.

— А вы были, девчата, у матери?

— Были.

— А мы не были.

— Хороши!

— Верно, она еще не спит. Пойдем!

— А пойдем, в самом деле, — сказала Горпына.

— Поздно будет. Вот уж луна заходит, — сказала Христя.

— Пусть заходит. И без нее дорогу видать. А если боишься, проводим домой, — поддержали хлопцы.

Христя отказывалась, отступая.

— Если Христя не пойдет, то и мы не хотим, — уперлись девчата.

Два хлопца подбежали к Христе и, взяв ее за руки, повели вперед.

Месяц совсем спустился к горизонту и лежал над землею, точно каравай; из ярко-серебристого он стал мутно-багровым, на небе мигали потускневшие звезды, да земля светилась своим белоснежным покровом. Не слышно людских голосов, угомонились собаки, только на улицах, где проходили колядники, стоял еще собачий лай и нарушал тишину.

Пока подошли к хате Вовчихи, месяц совсем скрылся, и в хате было темно и тихо.

— Видите, я сказала — не надо идти, мать уже спит, — сказала Христя.

— Разве ее нельзя разбудить? — спросил Тимофей, направляясь во двор.

— Тимофей, Тимофей! — вскричали девчата. — Не буди! Вернись!

Тимофей остановился. Хлопцы настаивали — разбудить мать, девчата говорили — не надо.