Гулящая

— Ну, мама, сегодня управлюсь пораньше, пообедаем, и пойду гулять. Я еще этой весной не гуляла, — говорит Христя.

Приська не прекословила: пусть идет! Только из церкви вышли, когда они сели обедать. Еще и не пообедали, как слышат, кто-то вошел в сени.

— Кого же это Бог несет? — спросила Приська, кладя ложку на стол.

В хату вошел сотский Карпенко. Поздоровался, с праздником поздравил.

— Спасибо, — отвечает Приська, а у самой сердце так и забилось. «С чего это он явился… Должно быть, неспроста…»

— А что хорошего скажете? — спрашивает она.

— За вами пришел, — отвечает Карпенко.

— Зачем?

— Не знаю. Старшина велел: «Поди, — говорит, — скажи, чтобы пришла в волость».

— Что ж там в волости?

— Суд какой-то. Не знаю. Меня это не касается, так я и не допытывался.

Чудно Приське и страшно. Она ни на кого в суд не подавала, а ее тянут. Разве Грыцько что-нибудь подстроил?

И, не кончив обедать, пошла. На душе тяжело, горько… Словно на пытку идет, не зная зачем… А сердце тревожно стучит, словно чует беду…

Насилу дошла.

Начальство все в сборе: старшина, писарь, староста, судьи, сотские.

— Привел, — доложил Карпенко.

— Где она?

Приська подошла ближе.

— Вот на тебя жалуется Загнибида.

— Какой Загнибида?

— Не знаешь? Тот, что у нас раньше писарем был. Он теперь в городе живет.

— Помню.

— Помнишь? Так вот, он и жалуется, что ты ему до сих пор свою дочку не доставила.

— Какую дочку? С какой стати?

— Ты ее внаймы ему отдала, что ли?

— Когда? Да я его лет десять и в глаза не видела.

— Этого я не знаю. Что он там пишет? Прочитайте, — сказал старшина.

Писарь начал читать. Складно, умело была написана жалоба, что Загнибида еще в Николин день договорился с Филиппом Притыкой нанять его, Притыки, дочку в услужение за десять рублей в год с его, Загнибиды, одеждой; что Притыка, очень нуждаясь в деньгах, получил с него, Загнибиды, пять рублей за полгода вперед, выдав долговую расписку; что, узнав о смерти Филиппа Притыки, он, Загнибида, просит теперь волостное управление заставить Христю Притыку либо отслужить полгода, либо вернуть семь рублей, ибо прошло уже больше трех месяцев с тех пор, как он отдал эти деньги, и он, Загнибида, как торговый человек, мог бы получить за это время не меньше двух рублей прибыли.

Приська слушала, но ничего не понимала. В ее голове словно молотки стучат слова: «Загнибида… пять рублей… Филипп… дочка…» В глазах у нее потемнело, перед глазами вертятся огненные круги.

— Поняла? — спрашивает старшина.

Приська тупо глядит на него.

— Муж тебе ничего об этом не говорил?

— Какой муж? — спросила Приська. Словно ветер в засохшей траве прозвучали ее слова.

— Твой! — крикнул старшина.

— Когда?

— Тьфу! — сердито плюнул старшина. — Когда? Ты сдурела или что?… Когда приходил домой!..

Приська не выдержала, слезы градом покатились из ее глаз, и сквозь рыдания она с трудом произнесла:

— Я его не видела… Как поехал… туда… в этот треклятый город… Там и смерть его настигла… Я ничего не знаю.

Судьи молчали. Рыданья Приськи вызвали у них жалость. Молчали также сотские и старшина. Только причитания Приськины нарушали тишину.

— Что же делать? — наклонившись к судьям, спросил старшина.

Те молчали.

— У тебя деньги есть? — спросил один из судей Приську.

— Откуда же они у меня возьмутся? — и Приська зарыдала еще сильнее.

— Если деньги есть, лучше отдай их Загнибиде. Ведь он расписку представил — надо вернуть.

— У меня нет ни полушки… — говорит Приська.

— Тогда пусть дочка отслужит.

— Она у меня одна… Я старая, немощная. Кто мне поможет?

Снова воцарилась глухая тишина. И только слышалось прерывистое всхлипывание Приськи.

— Ты не плачь, — говорит старшина. — Сама рассуди. Может, ты у кого займешь и отдашь долг. Надо же отдать.

Приська плакала.

— Ну, решай, — сказал судья, — вернешь долг или дочка отслужит?

— Нет у меня денег… одна дочь… — твердит Приська.

— Да это у нее повадка такая — донимать слезами, — послышался позади чей-то грубый голос.

Приська оглянулась — это говорил Грыцько. В его глазах играла злорадная усмешка.

— И отдаст — не сдохнет! — добавил Грыцько. — У ней хата своя, надел за ней остался… Какого же рожна ей еще надо? И дочка у нее кобыла; да и сама только прибедняется.

С горьким упреком посмотрела Приська на Грыцько. Не только слова, и слезы застряли у нее в горле. Глаза горят, а сама бледная как смерть, трясется, словно зверь, застигнутый в берлоге.

— Ты разве знаешь ее?

— Еще бы не знать. Вместе жили под одной крышей. И мужа ее знал… Лодырь был и пьянчужка, — пренебрежительно сказал Грыцько.

— Грыцько! Побойся Бога! Он уж на том свете, а тебе еще туда собираться надо… — прерывистым голосом произнесла Приська.

— И дочку знаю, — не слушая ее, продолжал Грыцько. — Здоровая девка. Таким бы только служить, а она у матери даром хлеб ест.

— Пропади ты! — не выдержав, крикнула Приська.

— Бабка, тут ругаться нельзя! — сказал старшина.

— Видите, видите! — обрадовался Грыцько. — Вот какая она немощная! Прибеднялась — куда там! Тихая и смирная.

— Ты ж меня без ножа режешь! — сказала Приська.

— Хватит вам ссориться! Замолчи, Грыцько, — приказал старшина.