How Asia Found Herself

В учебнике, который на обложке назван переводом (по-видимому, с турецкого), в общих чертах рассказывалось о географии, флоре и фауне Китая, сельскохозяйственной продукции (в частности, чае) и торговле (особенно шелком), а также об обычаях и внешнем виде его жителей. (Религия также получила краткое освещение. Но помимо туманного упоминания о том, что в Китае существует "несколько различных религий", основное внимание уделялось крошечному мусульманскому меньшинству, которое, по раздутой статистике, насчитывает около шестидесяти миллионов человек. Тем не менее, было номинальное упоминание религии Бода, Будды, которая, по крайней мере, теперь имела собственное имя вместо "но-парасти", или поклонения идолам, которое все еще сохранялось в афганских публикациях в двадцатом веке.

Затем, в 1930-х годах, буддизм неожиданно стал предметом огромного интереса нового круга афганских ученых, связанных с Анжуман-и Тарих-и Афганистан (Историческим обществом Афганистана), особенно его директора Ахмада 'Али Кухзада. Противодействуя самопрогнозам Общества Великой Индии в Калькутте, Кухзад занялся восстановлением конкурирующей истории "Великого Афганистана", основанной на Кушанской империи, которая из своей летней столицы в Беграме, недалеко от Кабула, властвовала далеко по всей Центральной Азии и Индии. Как Багчи и Наг, Кухзад учился у французских ученых в Делегации французских археологов в Афганистане, в частности у Альфреда Фуше и Джозефа Хакина, и провел год в Риме. Через год после того, как Наг опубликовал свой перевод одного из отчетов Хакина об афганских раскопках в журнале Общества Большой Индии, Кухзад сделал себе имя, опубликовав перевод на дари отчета Хакина о буддах Бамиана. Как и его бенгальские современники, в последующих работах Кухзад использовал корпус европейских исследований в своей собственной интерпретации далеко идущего буддийского прошлого Афганистана. Он не стал изучать китайский язык, как Багчи, но Кухзад, тем не менее, сделал первый перевод на дари с французского языка разделов знаменитой "Шицзи" Сыма Цяня (Записи великого историка). Однако это был не столько рассказ о Китае, сколько рассказ Китая о древнем "большом Афганистане". Избранный раздел "Шицзи" - это восхищенный отчет эмиссара Чжан Цяня, который около 130 г. до н. э. был отправлен в царство Даюань, граничившее с современным Афганистаном. Перевод Кухзада, таким образом, повторяет поиски Багчи в области древних китайско-индийских отношений. Но он предложил взглянуть на Китай через увеличительное стекло афганского "я".

В то время как националистически настроенные иранские интеллектуалы того периода также продвигали свою собственную цивилизационную древность, буддизм и Китай не играли в ней особой роли. Тем не менее, на фоне открытия Тегеранского университета и парижского образования привилегированных слоев населения появилось несколько коротких исследований о Китае. Они появились в новых научных журналах, которые также развивались в Иране, таких как Farhang (Культура) и Taqaddum (Прогресс), в которых в 1928 и 1929 годах была опубликована пара статей о Конфуции. (Это были те же журналы, в которых мы ранее видели переводные европейские статьи о буддизме). Здесь китайский мудрец был представлен в рамках двух параллельных серий о "великих людях мира" и "великих людях Востока". Обе статьи использовали исторический подход к Конфуцию, помещая его в социальный и политический контекст. Обе статьи также, по-видимому, опирались на европейскую науку, с которой иранские интеллектуалы все больше знакомились благодаря учебе в Германии и Франции. (В обеих статьях использованы христианские даты, а в статье Фарханга сохранена французская транслитерация китайских имен). Таким образом, в отличие от буддийской призмы бенгальских ученых, две анонимные персидские статьи представили Китай иранской читающей публике через конфуцианскую парадигму, впервые сформулированную иезуитами эпохи Возрождения Маттео Риччи и остававшуюся доминирующей в европейских описаниях Китая вплоть до 1940-х годов. В статье в "Такаддуме" говорилось: "Со времен династии Хань [202 г. до н. э. - 220 г. н. э.] и до сегодняшнего дня законы и философия Конфуция снова и снова противостоят всем внутренним и внешним врагам, потому что именно законы и философия Конфуция делают китайскую нацию единым организмом". К моменту появления иранских статей, спустя несколько десятилетий после свержения старого порядка в результате революции 1912 года, эта картина конфуцианской непрерывности была далеко не такой, как прежде. Тем не менее авторы попытались придать Конфуцию актуальность современным секуляризационным проблемам иранского "я", представляя его как философа (филасуф), а не религиозного учителя, и представляя Китай не в старых персидских имперских терминах, как в предыдущих текстах, а как современный миллат, или национальное государство.