How Asia Found Herself

Что касается "Аль-Мудафа' аль-Иллахийя", опровержения бахаизма Абд аль-Хайи, то оно не является выражением невежественных предрассудков, а содержит тщательно аргументированный ответ на священные и богословские аргументы, выдвигаемые пропагандистами бахаи. Абд аль-Хайи объяснил, что счел своим долгом написать обличение учения бахаи, поскольку в их книгах утверждается, что Шариат теперь "отменен" или "аннулирован". Бахаи утверждали, что после 1260 лет, прошедших с момента откровения пророка Мухаммада, наступила новая эра с появлением Баба как махди (ведомого), а затем Бахауллы как масиха (мессии), причем оба эти события были "предсказаны" в эсхатологии самого ислама. Поскольку в своих публикациях Руми и его соратники по распространению бахаи использовали цитаты из Корана, хадисов и Библии в поддержку своих ложных утверждений, продолжал Абд аль-Хайи, "простой народ Бирмы был сбит с пути [гумра]." Будучи проповедником и учителем, он остро чувствовал ответственность за ответ, написав свой собственный трактат, но не на заученном арабском, а на урду, предназначенный для тех же "простых" читателей, хотя и только для тех, кто мог читать на урду, что фактически означало североиндийскую общину мигрантов Бирмы. Даже частичное понимание, передаваемое через полемику, было ограничено языковыми рамками.

Исходя из этой высшей цели, Абд ал-Хайи дал свою краткую контрбиографию Баба и Бахауллы, опровергнув агиографическую риторику недавнего перевода Руми "Баб ал-Хайат" более приземленным изображением истоков и распространения новой религии. Отнюдь не будучи махди, о котором следует упоминать, используя уважительные титулы, Баб был просто "иранцем по имени 'Али Мухаммад Баб", который однажды с возмущением заявил: "Ислам отменен". Несколько лет спустя Бахаулла начал свое собственное "мессианское распространение" (да'ва-и масихат), объявив себя масихом перед богатыми купцами Шираза. Затем, после смерти Бахауллы в 1896 году, "различные компании" начали распространять его новую религию. Классифицируя бахаизм как религию (мазхаб), а не просто секту (фирка), как он был назван на титульном листе урду "Баб аль-Хаят", Абд аль-Хайи давал понять, что следовать учению бахаи - это не просто принять другую богословскую школу. Это было отступничество от ислама со всеми вытекающими социальными и сотериологическими рисками. Хотя это и не было той счастливой картиной духовного единства Азии, которую рисовал Рабиндранат Тагор в стихах, печатавшихся в это же время в Калькутте, подробная печатная информация о новой иранской вере, которой располагал Абд аль-Хайи, несомненно, была формой межазиатского взаимопонимания.

Изложив контрнарратив о возникновении бахаизма благодаря богатым иранским купцам, которых рядовые мусульмане Рангуна знали слишком хорошо, Абд аль-Хайи посвятил вторую половину своего трактата анализу цитат из Корана и хадисов, которые распространители бахаи использовали для обоснования своих утверждений. Как он прямо заявил, бахаистское прочтение мусульманского Писания основано на "совершенно ошибочном понимании". Это особенно касается цитирования хадисов о статусе Мухаммада как последнего пророка и связанных с ними утверждений о конечности и заменяемости статуса Шариата. В ответ Абд аль-Хайй привел другой хадис Мухаммада, в котором этот вопрос излагается настолько кратко и просто, насколько это возможно в арабском языке: "Ла наби ба'ди" ("Нет Пророка после меня"). Изложив эти богословские дебаты настолько ясно, насколько это было возможно для его широкой читательской аудитории, в заключительном разделе своего трактата Абд аль-Хайи обратился к шиитским традициям, которые бахаисты также использовали для поддержки своих доктрин, и показал, что они тоже были неправильно поняты. В конце "Аль-Мудафа' аль-Иллахийя" он опроверг утверждение, что Бахаулла был воплощенным духом Аллаха. В размеренной и точной прозе он использовал свою значительную образованность, чтобы опровергнуть самые основы бахаизма, подорвав пророческий статус, на который претендовали его основатели. Абд ал-Хайи не мог согласиться с тем, что все религии имеют одинаковую ценность. По его мнению, это означало бы согласие с предпосылкой бахаистов, что Шариат был отменен, стал ненужным, и результатом этого стал бы моральный хаос в этой жизни и проклятие в загробном мире. Поэтому, как он объяснял, опровергая учения бахаистских миссионеров, он выполнял свой долг проповедника, пытаясь защитить простых людей, которых разрушительно "сбивали с пути".