Я также ввел новую категорию "конструктивной лояльности" в анализ союзнической политики в рамках советского блока. Это означает, что, несмотря на зависимость союзных государств от Москвы по умолчанию, ограничения могли быть и фактически постоянно проверялись и постепенно ослаблялись; содержание этого принципа до 1988 года подразумевало, что "что не запрещено, то (возможно) разрешено". Хотя, возможно, Венгрия была образцом для подражания, политика конструктивной лояльности в советско-восточноевропейских отношениях может быть в определенном смысле применена ко всем несоветским членам Варшавского договора (за исключением Румынии), хотя, конечно, реализация этой политики существенно отличалась в разных государствах и даже в разные периоды. С одной стороны, это означало лояльное следование советской линии во всех публичных заявлениях и на международной арене, избегание открытых дебатов с Москвой на форумах советского блока, а также гибкость, приспособление к советским требованиям и готовность к сотрудничеству. С другой стороны, это означало постоянное тестирование границ советской терпимости по двусторонним каналам, лоббирование и борьбу за свои национальные интересы (определенные коммунистическими лидерами данного государства), а также конфиденциальные инициативы по продвижению собственных целей, которые часто расходились с советскими интересами.
Анализируя события Пражской весны 1968 года, чтобы развеять все еще сохраняющийся миф о "социализме с человеческим лицом", я привожу свое давнее убеждение в том, что она привела бы к восстановлению парламентской демократии без иностранного вмешательства, как это в итоге и произошло в 1990 году. Что касается оценки советского процесса принятия решений, то я подчеркиваю, что советское руководство в действительности демонстрировало крайнее терпение и самоограничение в течение восьми месяцев кризиса, поскольку силовое решение не было бы нерациональным с их имперской точки зрения уже в марте, после отмены цензуры в Чехословакии. С этого момента оставалось мало надежды на то, что руководству удастся загнать джинна демократии обратно в бутылку. Однако, извлекая уроки из своей роковой ошибки - слишком раннего вмешательства в Будапешт в самом начале венгерской революции 1956 года, они теперь пытались найти политическое решение для восстановления порядка в соответствии с кремлевскими нормами, осуществляемого только местными силами, и таким образом избежать советского военного вмешательства. Таким образом, во время чехословацкого кризиса Брежнев и его товарищи в действительности хотели применить доктрину Микояна; первоначально это означало убедить руководство Дубчека осознать пределы терпимости Москвы, а затем надеяться, что восстановление будет осуществляться "здоровыми силами" по московской линии. Однако в итоге у них не осталось другого выхода, кроме как использовать брежневскую доктрину и остановить опасный процесс политических преобразований военным вторжением. Следовательно, вопрос о возможном альтернативном ходе истории заключается не в том, могла ли Пражская весна сохраниться при других обстоятельствах, а в следующем: если Янош Кадар, самый ненавистный человек сразу после кровавого подавления революции 1956 года в Венгрии, смог разработать довольно либеральную версию коммунистической диктатуры, которая могла вызвать относительную популярность в обществе и которую терпели Советы, то почему та же модель не могла быть применена к Чехословакии Густава Гусака?
Отвергая широко распространенное представление о том, что с 1979 по 1985 год шла "вторая холодная война", я называю эти годы периодом резервной разрядки. В 1979-1985 годах новая конфронтационная политика США (как при Картере, так и в первый срок администрации Рейгана) материализовалась в основном на пропагандистском уровне, в то время как механизм вынужденного сотрудничества продолжал прекрасно работать. Необходимость избежать столкновения между сверхдержавами была не менее убедительной, чем раньше. Политику Рейгана в 1981-1983 годах можно сравнить с двойственной политикой администрации Эйзенхауэра в 1953-1956 годах: реальной целью американской политики было нахождение modus vivendi с Советским Союзом, но это удобно сочеталось с громкой риторикой об освобождении "пленных народов" Восточно-Центральной Европы, которая, как теперь хорошо известно, не имела под собой никакой реальной основы. Еще одна важная особенность этого периода заключается в том, что впервые на этапе конфронтации европейские союзники Соединенных Штатов не пошли единым фронтом за Вашингтоном, а стремились сохранить диалог и сотрудничество между Востоком и Западом. Более того, система альянса отреагировала аналогичным образом и на восточном направлении: страны восточного блока - Венгрия, в первую очередь руководствуясь своими особыми интересами, которые к тому времени становились все более независимыми от намерений Москвы, стремились сделать все возможное, чтобы сохранить достижения разрядки.