Возможно, послевоенная судьба Восточно-Центральной Европы была определена не на Ялтинской конференции в феврале 1945 года, как считают многие и сегодня, а в Тегеране. Однако на этой встрече у Рузвельта и Черчилля не было альтернативы: единственным способом попытаться изменить ход истории было бы предъявление Сталину совместного ультиматума Запада, требующего его согласия на открытие второго фронта на Балканах. Из речей и выступлений Сталина на конференции было совершенно очевидно, что он был полон решимости любой ценой освободить и оккупировать всю Восточно-Центральную Европу, что можно было сделать, только открыто рискуя развалом антифашистской коалиции. Это, безусловно, привело бы к непредсказуемым последствиям, возможно, даже к столкновению советских и западных союзных войск, поэтому такой сценарий был просто немыслим ни для Рузвельта, ни для Черчилля. Не говоря уже о том, что даже в таком абсурдном случае Красная армия могла бы уже освободить большую часть Восточно-Центральной Европы к тому времени, когда западные великие державы смогли бы начать успешную крупномасштабную десантную кампанию на горных Балканах с их суровыми географическими условиями.
Единственные и часто упоминаемые переговоры о послевоенном будущем Европы, на которых столь многословно упоминались сферы интересов и сферы влияния, состоялись в Москве между Черчиллем и Сталиным 9 октября 1944 года.⁴ Результатом этой встречи стало печально известное "процентное соглашение", в котором, казалось, была сделана попытка установить взаимоприемлемые сферы влияния для Советского Союза и западных держав в Восточной и Центральной Европе и на Балканах. Хотя многие обвиняют Черчилля в том, что он бездушно бросил эти страны на произвол судьбы, на самом деле он, скорее всего, хотел вступить в игру со Сталиным, пытаясь проверить его намерения относительно будущего этого региона. К моменту этой встречи в начале октября 1944 года большинство младших союзников Германии последовали примеру Италии и капитулировали - Румыния в августе, Финляндия и Болгария в начале сентября, а перемирие с Венгрией казалось неминуемым, поскольку делегация, направленная адмиралом Хорти, как раз вела переговоры в Москве, и 11 октября было подписано предварительное соглашение о прекращении огня. Таким образом, прямо во время встречи Сталина и Черчилля можно было реально ожидать, что восточный фронт очень скоро резко переместится в центр Венгрии, где Красная армия будет сражаться с немцами при поддержке румынской, болгарской и венгерской армий. Этот сценарий предполагал быстрое продвижение фронта на запад, и к концу 1944 года Советы, возможно, достигнут Австрии. Таким образом, Черчиллю пришлось считаться с тем, что практически все страны Восточно-Центральной Европы будут освобождены и оккупированы советскими войсками в относительно короткий срок. При такой перспективе надежд на сохранение реального западного влияния в этих государствах было немного. Таким образом, относительно высокие цифры, предложенные Черчиллем и "принятые" Сталиным для западных союзников (Венгрия - 50%, Югославия - 50%, Болгария - 25%, Румыния - 10%), можно рассматривать как "щедрый", но абсолютно циничный жест советского лидера, призванный подпитать предполагаемое стремление Черчилля к самообману, а не как реальный раздел сфер интересов. Примечательно, что через день "советские" цифры для Венгрии и Болгарии были изменены Молотовым и Иденом до 80 процентов, что гораздо более реалистично отражало истинные намерения Кремля. Увеличение на 5 процентов для Болгарии было относительно небольшим, поэтому его можно было считать корректировкой, но 30-процентная успешная сделка в пользу Москвы по Венгрии просто непонятна, если предположить, что днем ранее Сталин и Черчилль серьезно говорили о 50 процентах. Хотя Югославия все еще выглядела как пятьдесят на пятьдесят, в тот момент Сталин мог быть уверен, что под властью Тито страна будет прочно находиться в советской сфере, что бы ни предполагали британцы.