...И далее везде

— Плавать хочешь? Есть случай хоть сейчас отозвать тебя с флота. Отправляем команды в Америку на закупленные там ледоколы. Пойдешь помполитом… — И вдруг, почувствовав, как весь я внутренне подался навстречу его предложению, он резко сменил тональность на жесткую, не щадящую собеседника, как это бывало у него: — А зачем, зачем тебе это, мастер? Сколько лет ушло у тебя на морячество? — Ясно помню, что он употребил это слово, которого нет в словарях: морячество. — Десять? Понимаю, что эти годы не прошли зря, когда-нибудь они отзовутся в тебе. Когда-нибудь, — повторил он и снова заговорил мягче: — Ну, пойдешь помполитом, а дальше что? Зыбкая это должность, не профессия… Тебе уже, по-моему, к тридцати? Вот видишь, через год тридцать. Пора, мастер, определиться, говоря штурманским языком, избрать истинный курс… Среди качеств, которые я больше всего ценю в человеке, — профессионализм! Дилетантства не терплю. Знаю, знаю, морская среда пришлась тебе по душе, и на кораблях ты был полезен. Но ведь подлинной морской профессии не приобрел? Не приобрел. У тебя, говоришь, есть профессия? К тому и веду. Закрепляйся в ней, в своей специальности, в деле своей жизни. Оно — суть твоя, все остальное — наносное… Сказал тебе, что думал. А хочешь помполитом — пошлем…

Кончилась война, еще полтора года я служил на флоте, демобилизовался, ушел в запас капитаном 3-го ранга и, вернувшись в Ленинград, к семье, поступил репортером в городскую «Вечерку».

8

В начале навигации мы провели, значит, через льды Карского моря два английских лесовоза, «Скрин» и «Севенчур».

А затем пошла работенка потяжелее, посерьезней. Мы брали под проводку караван за караваном, накапливавшиеся возле острова Диксон — собиралось до 10—12 судов, а однажды была вся чертова дюжина, 13 — и вели их через пролив Вилькицкого в море Лаптевых, из западного сектора полярного бассейна в восточный. Вместе с нами работали и еще ледоколы, в том числе «Ермак», детище адмирала Макарова. У нас на флагмане был свой Макаров, Борис Николаевич, старпом, человек осторожный, осмотрительный, ничего не делавший в спешке, которого в кругу штурманов незлобиво, дружески прозывали Малый ход, по одной из команд машинного телеграфа, к коей он прибегал на вахте чаще, чем к другим. По поводу тихого хода в воспоминаниях у Сомова, шедшего в тот год в первое свое ледовое плавание, сказано так:

«Мне казалось, что лавировать между льдин на больших скоростях удобнее — в этом случае судно гораздо лучше слушается руля. Я упускал из виду самое простое обстоятельство: судно имеет весьма ограниченное поле зрения и потому, идя полным ходом, в любой момент может оказаться в положении, когда прохода между льдинами впереди нет, а отворачивать в сторону уже поздно. Продвигаясь малым ходом, есть возможность тщательно выбирать себе путь, а очутившись все же в сложном положении, успеть отработать задним ходом и остановиться перед ледяной преградой, набираясь сил для ее преодоления…»

А как преодолевать, тоже у Сомова читаю:

«Караван останавливался, и ледокол, тяжело разворачиваясь, возвращался к застрявшему судну. В зависимости от обстановки он или подходил осторожно кормой к самому носу судна и затем, давая сразу полный вперед, размывал струей от винтов льдины, скопившиеся перед носом, или же заходил с кормы и потом, двигаясь вперед вдоль борта застрявшего, отталкивал от него льды, позволяя судну вновь войти в канал свободной воды, образующейся за кормой ледокола. Нередко эта операция с первого захода не удавалась. Иногда для того, чтобы транспорт освободился ото льдов и вновь мог двигаться за лидером, околку приходилось повторять по многу раз. Вот где требовалось истинное терпение!»