...И далее везде

4

Пять подводных лодок — «азиатская эскадра», как называли себя тихоокеанцы, — поспели к нам в Полярное в самый, что называется, срок.

Бригада воевала уже полтора года, нанесла немало ощутимых ударов в базах и на коммуникациях противника, но и сама терпела потери, почти не получая пока пополнения. «Азиаты» с ходу, без передышки вошли в строй воюющих экипажей, а это был строй сильных, очень сильных, подравняться к которому, взять тот же шаг было не так-то легко.

Был Фисанович со своим экипажем, деликатный, в высшей степени интеллигентный Фис, как все мы его называли, образованнейший, музыкальный, тонкий ценитель литературы. Он и воевал-то красиво, если возможно такое сочетание слов, изящно воевал, в том смысле, что каждая его атака, математически рассчитанная, была филигранна в исполнении. И это не на офицерских играх в штабе соединения, а в штормующем море, в горячем, минуты протекающем бою. Фис и его лодка «М-172» удивительно гармонировали друг с другом, они даже внешне были схожи, маленький, худенький командир и легкая с тонкими обводами «Малютка». Их трудно было представить друг без друга. Когда под конец войны Фисановича перевели на другую лодку, его прежняя ушла в море и не вернулась, а ее бывший командир тоже остался навсегда в океане на своем новом корабле. Новый-то был для командира, для экипажа, а вообще-то лодка устарелого типа «Веди», из тех кораблей, что распределялись в счет репараций как трофеи между союзными странами. Нашей бригаде достался дивизион из четырех «Веди», который вышел к месту назначения из английского порта Розайт. Шли в разное время и разными маршрутами, согласованными с британским адмиралтейством, «В-1», которую вел Фисанович, исчезла при обстоятельствах, столь же подозрительных, как и гибель «Л-16» близ Сан-Франциско на пути из Владивостока. Разница лишь в том, что лодка Гусарова была явно атакована какой-то субмариной, — это видели, хотя и не установили принадлежность пирата, — а Фисанович с экипажем пропали без вести, и тайна эта до сих пор не раскрыта. Догадки без доказательств… Я стоял на пирсе, когда в Полярное одна за другой приходили «Веди». Очередность была по бортовым номерам. Но первой вместо «В-1» ошвартовалась «В-2», и ее командир еще с мостика спросил, увидев свободный причал: «А где Фис?» — и умолк, понимая, что такой пунктуальный, обязательный моряк, как Фисанович, не мог по своей воле нарушить утвержденного распорядка…

Был Лунин, другой характер, другой жизненный стиль, типичный морской волк со всеми качествами такого «волка». Смелый и хитрый. Однажды ночью он провел лодку в надводном положении в узкую бухту, где базировались корабли противника, и на запрос с берегового наблюдательного поста, кто следует, приказал отсемафорить длинным многосложным немецким ругательством, и пока там на берегу разбирали сигнале лодки, а разобрав, вполне им удовлетворились, Лунин успел выстрелить по причалам изо всех торпедных аппаратов и с носа и с кормы. Это он, Лунин, выходил в атаку на линкор «Тирпиц», также прорвавшись в самую середину мощной вражеской эскадры.

Был Видяев, командир «щуки». Те, кто бывает сейчас в Полярном, видят Видяева, изваянного из камня, а я помню его живым. Неразговорчивый, хмуроватый, как и подобает северянину, он на войне оставался тем же тружеником моря, каким был, рыбача, до войны. В море Видяев уходил как-то неприметно, вот стояла его лодка у пирса, а вот уже нет ее, хотя до отхода не замечалось вроде никакого движения на палубе. Он и с моря приходил бы неслышно, если б не традиция, установившаяся на лодках бригады, — салютовать при возвращении в базу в знак каждого потопленного корабля. А Видяев редко возвращался без победы, и волей-неволей нужно было стрелять в небо из носовой пушки. «Ну зачем палить? — говорил осторожный Федор. — Ну, похоже, потопили фашиста, а может, он еще выплывет…»