И дольше века длится день...

Во-первых, не искать, где лучше, не рвать от жизни куски. Персонажи романа поселились в таком месте» хуже которого не бывает: В Сары-Озеках, в пустыне, где и воду-то привозят изредка в цистернах, а зимою — бураны страшные. Так что им ничего вещественного не страшно терять и ниже некуда падать. Перед начальником «Едигею нечего лебезить и бояться, дальше сарозеков гнать его некуда». Хотя, вжившись и вникнув в эту природу, они и тут уловили живую душу и полюбили и нашли и красоты, и радости и умеют радоваться малому — вспомним поэтическую картину ливня, когда Абуталип с детьми, раздевшись, выбежали на пляс под дождь, а за ними и Едигей со чады, и какая вышла тут божественная купель и тел и душ… Но ведь надо было, чтоб воображение, сила из «я» человека, представило ему эту возможность — так неожиданно поступить-срeагировать: не прятаться от ливня под крышу, но навстречу ему выбежать-раскрыться — а такое есть плод высоколичностного сознания и культуры, интеллигентности, что и было в Абуталипе. Так что и красота в пустыне от прекрасной души человека — производное!..

Зато в той же пропорции, как обструганы тут люди от материальных благ, будь то сладостей природы иль городского комфорта, очищаются совесть, душа, глаз и ум. Ясно начинают понимать здесь люди, что и к чему в бытии и что составляет истинную ценность, а что — мнимую. Истинная ценность — это любовь семейная, труд честный, мысль свободная, жизнь незлобивая, никому вреда не носящая, и если воля, то благая, если усилие, то над собой работа, а не над другими, как над вещью.

Да, на Буранном полустанке меж этих трех семей образуется идеальное микрообщество, прообраз того братского общежития, какое должно быть и на всей земле. Основа тут — сострадание, ибо все здесь — претерпевшие, изгои и потому не кичатся друг перед другом, а друг дружке помогают. Не ждут тут приказов и не пишут заявлений, а сами за все, что надо, берутся и делают — вплоть до образования детей. Абуталип и жена его, учителя по призванию, своих двух мальчиков и детей Едигея начинают не учить, а играть с ними в познание мира, и так весело и легко ложатся знания, и ум развивается в такой непринужденной, естественной, на лоне природы, педагогике. А в долгие вечера само собой углубляется человек в воспоминания, и как-то непроизвольно потянуло интеллигентного рабочего Абуталийа записать пережитое, перемыслить его — и оставить детям своим духовное наследство.

Замечательна эта мысль в романе: нет у нас обычая материальных наследств, зато каждый человек может опыт своих исканий, страданий и уразумений передать любимым, детям — как духовное наследство. И так спонтанно родилась и литература — в этом экспериментально-утопическом государстве на Буранном полустанке: не на продажу и не из тщеславия, а как исповедь для души — рождается эта письменность, книга Абуталипа. Недаром с такою ревнивой завистью смотрит на это чистое писание ревизор-доносчик, упражняющийся стишками к праздникам: «Вокруг никого и ничего… А ты себе волен…»

Но главная ценность — семейная любовь. Персонажи молодого Айтматова в ренессансном индивидуализме бежали из родовых семей на простор широкой жизни в городе, средь культуры, крушили чужие семьи и не могли создать свои. Здесь же — семейная идиллия. Кажется, тут выключенность из истории и общества, остров какой-то. Но если вдуматься: кем и чем созданы такие вот углубленные нравственные и духовные личности, как Едигей и Укубала, Абуталип и Зарипа, как не опытами нашей истории? То не наивные персонажи рода, в законе адата выросшие; они сначала нарушили закон родовой семьи, противостали ей в тяге к широкой свободной жизни на производстве и, испытав гонения и от рода, и от отчужденных сил в обществе, развившись средь испытаний как личности, прибились друг к другу в семью, что крепится уже индивидуальной любовью. Крепимая личностной любовию, семья становится и почвой, где выращиваются те чистые «люди трудолюбивой души», про которых писал Айтматов в предисловии к роману: «Человек трудолюбивой души будет задавать себе вопросы, на которые у других всегда есть готовый ответ… Наше время дает им столько пищи для размышлений, как никакое не давало никогда».