И дольше века длится день...

Человек и есть и возник, чтоб усеять Вселенную смыслами, как сад ее засадить-культивировать Но смысл достигается жертвенной любовью, и за идею платится жизнию, за суть — существованием Так что фон предвечно-безразличной битвы двух стихий, воды и земли, чем начинается и кончается повесть, не уныние наводит о бессмысленности усилий человеческого существования (ибо все утонет и канет), но горделивое сознание призванности нас к истечению смысла искрами жизней и актов дел нравственных и разумных — о кресало-камень бытия.

«И дольше века длится день…» — впервые у Айтматова роман. Доселе писал по-вести

— части Истины Роман — это уже весть-веданье-знанье целокупного смысла жизни, универсальная концепция Бытия и человека — без этого «роман» будет лишь наклейкой на многостраничье. И лишь шагнув за 50 лет, отважился Айтматов на роман. Тут — синтез «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет» Тут не вопросы (как в повестях имеет писатель право) — тут уже решения, ответственные ответы людям. Хотя и ответы Айтматова топорщатся новыми животворными для духа вопросами..

Проследим траекторию сюжета: как линии его захватывают все новые пласты Бытия «Мышкующая голодная лисица», петляя, выходит на линию железной дороги (это значит от доистории и кривых линий Природы — перескок к прямой линии истории, труда, общества) Пожилая женщина бежит рассказать, что умер человек. Железнодорожный обходчик Едигей организует похороны друга, и шествие мерно движется в глубь степей на древнее кладбище. Но там скандал: кладбище недавно сметено, вместо него — космодром и запуск ракет по международной программе «Обруч», что навсегда окутает Землю железным занавесом и не допустит никаких нам новых опытов и тревожащих знаний. И снова существо природы: коршун, паря высоко, росчерком взгляда съединяет древнее дело захоронения и предстартовую суету на космодроме. Таким образом, диапазон действия — древнейшее и новейшее, даже и научно-фантастическая утопия будущего. Движения лисицы и коршуна, приказы «Обценупра» и действия «паритет-космонавтов», а между ними — человек, причастный и к лисице, и к ракете, призванный всепонимать и съединить, и гармонизировать, «бо-жествить» мир и себя в нем.

В романе — целый пласт мифов: то ли древних, то ли восхитительно сочиненных писателем-мифотворцем. Это предания: о кладбище Ана-Бейит — «Материнский упокой»; о том, как жестокие жуаньжуаны учиняли пленникам операцию уничтожения памяти и превращали в рабов манкуртов; как Найман-Ана на белой верблюдице Акмай пыталась любовию воскресить память у сына-манкурта и как тот убил мать, но все летает над степью птица Доненбай с воззванием к человечеству: «Вспомни, чей ты? Как твое имя? Твой отец Доненбай…» На этом же уровне и ритмической прозой воссозданное предание о любви певца Раймалы-аги к юной акынше Бегимай и как изуверски закон рода надругался над этой, в родовом быту не положенной, личностной любовию.

А рядом с этим миром преданий, мифологическим миром — мир общества, истории, цивилизации, техники, политики, идеологии. Вплетенность жизни человека в эти миры проходит в воспоминаниях Едигея. И вот художественное чудо: Едигей всего лишь вспоминает и продумывает протекшую жизнь свою и ближних, а нам постепенно прорисовывается идеальное поведение и житие человеков: не просто «былое» и «как живем?», но и «как жить?» — не просто реалистический рассказ, но и роман-притча о праведной жизни.

Ибо мир может быть и лучше и хуже, но ты, человек, должен быть только лучше! Момент в истории общества может быть благоприятен для личности и честной жизни, но может быть и неблагоприятен, однако категорический императив Совести повелевает: в тебе, человек, заложено, как компас, абсолютное мерило — и не давай себя сбить с курса всякими относительностями и условиями и обстоятельствами, которые, по сути, суть торгашеские сделки с совестью. Память и Совесть — главные духовные движители в романе.

Так как же прожить жизнь по истине и совести, личностно и счастливо — независимо от помех иль помочей обстоятельств?