И Эльборус на юге...

«Нет ни одного качества, которым бы не обладал этот несравненный артист. Звук полный, сильный, который льется прямо в душу, пение выразительное, со всеми возможными оттенками, которые обличают вдохновение... Что касается до трудностей игры, то признаемся, что мы никогда ничего подобного не слыхивали и даже думали, что подобное совершенство выходит за пределы возможного и существует только в мечтах воображения».— писал музыкальный критик Н. Б. Голицын, сам отличный виолончелист[201].

Гастроли продолжались до 1840 года. Из газет узнаем, что 4 января он выступил очередной раз перед петербургской публикой, март — начало апреля посвятил Москве и лишь затем вернулся на родину.

Впоследствии — на протяжении четверти века — он неоднократно бывал в России, и не только в столицах, но и во многих провинциальных городах. Среди них, как видим, оказался и Симбирск.

Устойчивая популярность Серве подтверждается не только многочисленными отзывами прессы. Под впечатлением его игры Кольцов, Данилевский и другие создали целый ряд стихов. Близко знавшие Кольцова рассказывали, что, слушая в Москве игру Серве, поэт «дрожал как в лихорадке»[202]. Бывал на петербургских концертах Серве и Т. Г. Шевченко, который глубоко любил музыку и виолончель в особенности: не случайно героем его новеллы «Музыкант» явился крепостной виолончелист.

В марте 1840 года во время московских гастролей Серве там же, в Большой зале Благородного собрания, давал сольный концерт юный Антон Рубинштейн[203]

.

Два года спустя Рубинштейн, гастролируя по Европе, выступил совместно с Серве в Вене[204]. Творческое содружество оказалось продолжительным.

Н. И. Поливанов.

«Серве в Симбирске». Рисунок карандашом. 1847. УХМ. Публикуется впервые.

Фрагмент рисунка.

Например, в 1852 году Серве, Рубинштейн и скрипач Вьетан исполняли в Петербурге трио B-dur Бетховена[205]

. Тогда же Рубинштейн сочинил сонату для фортепиано, посвятив ее Серве[206].

Равный среди таких европейских величин, как Ференц Лист, Полина Виардо, Генрик Венявский, Серве многое сделал для популяризации русской музыки за рубежом как своими концертами, так и статьями в периодических изданиях.

Гаерство или гениальность?

Шарж в альбоме Поливанова заставляет, однако, вспомнить не панегирики, а высказывания иного рода.

6 апреля 1840 года А. И. Герцен, только что воротившийся в Москву из ссылки, сообщал своему владимирскому знакомому: «Слышал я Серве и Vieuxtemps, Серве с усами, а Vieuxtemps без усов — разумеется, всё это гаерство, унижение искусства, фокусы смычковые — difficultés vaincues, paganisme»[207]

.

Резкий отзыв кажется парадоксальным и требует объяснения. Vieuxtemps (Henri) — Анри Вьетан (1820—1881), соотечественник Серве, один из крупнейших скрипачей-виртуозов. Они часто выступали дуэтом. Московские рецензенты спорили: одни считали, что Вьетан «при всем совершенстве его таланта есть младший брат Серве»[208], другие — что «Вьетан ни в чем не уступает Серве как исполнитель и гораздо выше его как композитер»[209].

Техника и содержание исполняемого произведения — как их соотнести? Вопрос всегда злободневный в русской критике; виртуозность как самоцель неизменно отвергалась. Глинка, Даргомыжский и их единомышленники осуждали «шарлатанство» в исполнительстве. «Трудности, независимо от красоты принадлежат не к музыке, а к фиглярству»,— сказано в 1820-х годах. «Фиглярами, фокусниками, канатоходцами» называли в прессе 1830-х годов артистов, пренебрегающих «выражением, которое есть душа музыки в пользу механизма пальцев»[210].

Возвращаясь к отзыву Герцена, видим теперь, что как по терминологии, так и по сути своей он перекликается с передовой музыкальной критикой.

В том же письме Герцен сообщает, что слышал гимн Шуберта в исполнении оперных певцов и оркестра («Ну это искусство в самом деле потрясающее»), вспоминает «Casta Diva», знаменитую арию из беллиниевской «Нормы» («Лучшее, что я слышал за последние годы»). Ясно, что на фоне шедевров вокальной музыки исполнительство Серве и Вьетана кажется ему «гаерством, унижением искусства, фокусами смычковыми», а термин «паганизм» подчеркивает взгляд на виртуозничанье бельгийцев как на эпигонство по отношению к великому маэстро.

Герценовской реплике сродни воспоминания Глинки о своем пребывании в Брюсселе (1854 г.): «Вечером мы отправились к одному бельгийскому любителю музыки. На вечере был там скрипач Леонард с женою и Серве. По моей просьбе исполнили трио D-dur Бетховена, на фортепьяно играл очень хорошо, т. е. просто (не вычурно) и отчетливо сам хозяин, на скрипке Леонард, на виолончеле — не знаю кто, только не Серве, который не играл вовсе, а важничал и между прочим пригласил меня к себе в поместье поохотиться. Когда я по окончании трио стал благодарить хозяина, он, указывая на Серве и других находившихся там виртуозов, сказал мне: «Это всё мои друзья, но я не люблю их»[211].