И это называется будни

На практике, которую Наташа проходила, учась в институте, ей все представлялось куда более легким и простым. Разумеется, она видела, как достается промсанврачам, как нелегок их труд. День-деньской метались они, точно угорелые, нервничали, ссорились. Но молодости свойственна самоуверенность, и Наташа была убеждена тогда, что все их беды обусловливаются либо недостатком образования, либо неумением правильно распорядиться собой, своим временем.

А вот сейчас она суетится сама, тоже нервничает, тоже ссорится и работает не покладая рук. Ее сослуживцы, младшие по должности, но старше по стажу, уже как следует тронуты цвелью скептицизма — слишком тяжело давались им победы, слишком много поражений всякого рода пришлось им изведать. А у нее еще не растрачены ни силы, ни задор, в перспективе многое видится в розовых красках, и она горит желанием сделать все возможное для оздоровления условий труда.

Чтоб предохранить ее от горьких разочарований в будущем, отвести от ударов, которые по неопытности может получить, если вздумает сокрушать непрошибаемую стену, сослуживцы стали начинять ее житейской мудростью. Рассказывали об отдельных безрезультатных схватках, о судьбе наиболее упорных врачей — их, как правило, игнорировали, а чаще всего увольняли. Чтобы не быть голословными, показывали документы. Вот предписание, сделанное городским санитарным врачом Филоновым. Он категорически требовал, чтобы трубы на аглофабрике были не ниже ста метров, а проектировщики сделали их двадцатиметровыми. Странно? Весьма. А кто за это наказан? Никто. Никто, кроме агломератчиков, то есть тех самых людей, интересы которых отстаивал Филонов. Теперь весь газ, вся копоть, стоит подуть ветру в западном направлении, летит в здание аглофабрики, где своего газа и пыли в избытке.

Или другой пример. На заводе действуют шесть мартеновских печей, хотя ни на одну из них санитарный врач города акта приемки не подписал. Упрашивали, приказывали, грозили даже — все было, и тем не менее подписи его ни под одним документом, кроме как под письмами протеста, нет. А что из этого? Всем плешь переел, врагов нажил, в неугодных ходит, а печи одну за другой пустили, и работают они без газоочистки по сегодняшний день. Не могут не работать. Стране металл позарез нужен.

Слушает Наташа своих умудренных опытом коллег и не может понять: охладить ее хотят или, наоборот, разжечь в ней здоровую злость на бесправное, по сути, положение промсанврача? Что касается закона, здесь все выглядит как нельзя лучше. Даже специальное постановление Совета Министров СССР есть, придающее заключениям санврача обязательную силу. Когда Филонов требовал стометровую трубу, он как раз и ссылался на это заключение. Однако не помогло. Хотя закон на стороне врача, блюстители закона часто оказываются на стороне нарушителя. Недаром с давних давен живет в народе пословица: «Законы святы, да исполнители — супостаты».

Слушает Наташа сетования своих умудренных опытом коллег и старается разобраться, почему они так настроены. Остыли? Разуверились в своих возможностях? Или надорвались от бесплодных усилий что-то предотвратить, что-то исправить? И Анна Максимовна, и Майя Людвиговна люди душевные, все близко к сердцу принимающие. Особенно Анна Максимовна. Рыхлая, полная, болезненная, но с утра до ночи на ногах. На ее попечении предприятия общественного питания, тут гляди да гляди. Проморгает с чистотой, особенно летом, — беды не оберешься. Затаскают. Майя Людвиговна посуше, построже. Она ведает школами, детсадами, общежитиями — тоже участок далеко не райский. Обе женщины раньше обслуживали промышленные предприятия. Одна сама ушла, другую выставили. Не под силу оказалась им война с начальниками цехов, с руководителями заводов, а иногда и с целыми организациями. На теперешних должностях им легче. Объектов много меньше и противники калибром помельче — то повара, то няни. Самое крупное начальство — директора столовых или школ. За них не очень-то заступаются. А директора завода, да еще крупного, попробуй тронь. Звонкам и вызовам конца не будет.