Читаем И подымется рука... Повесть о Петре Алексееве полностью

Читатель! Прервем на время повествование о Петре Алексееве. Пусть он ходит по обнищавшим селам и деревням, толкует с крестьянами о том, как живут, как надо им жить. Оставит какому-нибудь грамотею нелегальную книжицу в восемь страничек — на, мол, почитай на досуге, да не один почитай, а людей собери, всех познакомь. Пусть ходит и сеет правду в почву невзрыхленную, твердую, каменистую. На недолгое время распрощаемся с Петром Алексеевым и перенесемся далеко-далеко от лесной Смоленщины, далеко от страждущей, нищей страны России на запад, в пригожий, будто вымытый щеткой и мылом швейцарский острокрыший цветной город Цюрих. Там в старом городе за рекой снимают квартиру у домовладелицы госпожи Фрич русские девушки-студентки, приехавшие в Цюрих учиться в университете. Пройдет очень немного времени, и девушек этих, студенток, свяжет судьба в России в Москве с Петром Алексеевым — сдержанную со сжатыми губами Софью Бардину, и трех сестер Субботиных, дочерей богатых родителей, и Лидию Фигнер, и Александру Хоржевскую, и грустноглазую Бетю Каминскую, и Варвару Александрову, и сестер Любатович, Веру и Ольгу. Все десять — из состоятельных семейств России, все хорошо воспитаны, и хозяйка очень довольна пансионерками. Собственно, их одиннадцать. Одиннадцатая — старшая сестра Лидии Фигнер — Вера, жена некоего Филиппова, живет отдельно от девушек, по большую часть дня проводит с подругами. Поведение девушек, с точки зрения госпожи Фрич, безупречно, если бы… если бы ей не было точно известно, что все почему-то работают простыми наборщицами в редакции какого-то русского журнала «Вперед», издаваемого, впрочем, вполне приличным русским господином Лавровым, которого госпожа Фрич как-то видела в гостях у девушек. Правда, ей так же точно известно, что русские девушки работают наборщицами совершенно бесплатно, и это несколько примиряет госпожу Фрич с их странной работой. Бесплатно, — стало быть, благотворительницы-филантропки. Вероятно, так принято в русских богатых домах. Более всего госпожу Фрич смущают молодые люди, навещающие ее пансионерок, очень скромно одетые, многие даже — о ужас! — в потертых стареньких пиджачках. И все спорят с девушками, кажется совсем не ухаживая за ними. Но если не считать этих странностей русских, госпожа Фрич пансионерками очень довольна.

Была бы она довольна, если бы знала, что девушки сами окрестили всю свою группу по фамилии госпожи Фрич? Для краткости назвали себя фричами.

Мы фричи, мы фричи. Нас вовсе не занимают изящные сувениры Цюриха, мы не тратим наши деньги на приобретение знаменитых цюрихских кружев. Предпочитаем покупать книги, недоступные нам в России. Но то, о чем мы яростно спорим с навещающими нас молодыми людьми, — о жизни крестьян в России, о положении фабричных людей, о цензуре, о царе и полиции — право, все это госпоже Фрич, если бы она могла понять нас, когда мы говорим по-русски, показалось бы менее всего подходящим для светских барышень.

Вот и сейчас под вечер, когда на цюрихские узкие и вычищенные улицы выходят на вечерний променад многочисленные эмигранты из России и Франции, из Италии и Германии и даже с далеких стран Балканского полуострова, когда местные жители неторопливо идут в пивные или возвращаются домой из церквей, — фричи, нарушая чинную тишину вечереющих улиц города, громко переговариваясь, а то даже напевая какие-то странные песни по-русски и по-французски, идут из типографии, где набирали журнал Лаврова «Вперед».

— Нужно торопиться, — сказала Лидия Фигнер, поднимаясь по лестнице на второй этаж. — Умоемся, закусим — и на лекцию! Мы не можем заставлять Петра Лавровича ждать, пока соберемся. Если опоздаем, это будет ужасно.

— У нас почти пятьдесят минут, — спокойно заметила Софья Бардина, большелобая, с прямыми бровями, с тщательно уложенной прической.

Девушки вошли в квартиру и разбрелись по своим комнатам. Привели себя в порядок и отправились в ближайшую молочную «Гном» — в двух шагах от дома. Заняли два соседних мраморных столика, спросили себе кто молока с пирожками, кто сосисок с капустой, быстро поели и вышли на улицу. До редакции журнала «Вперед», вернее, до дома, где жил Петр Лаврович Лавров, редактор журнала, было ходу двадцать минут, и девушки пустились почти бегом по узким улочкам старого Цюриха среди мирно гуляющих горожан.

Слава богу, не опоздали. Редакцией называлась большая комната в квартире Лаврова, соседняя с его кабинетом. Здесь обычно работал его первый помощник Смирнов; стояло два стола, один у окна, другой под углом к нему, этажерка с журналами и газетами, книжный шкаф и стулья. В комнате набралось человек двадцать пять.

Вошел Лавров, едва фричи уселись все в ряд на длинной скамье. Он поклонился, как человек, хорошо знакомый с каждым из пришедших слушать его. Встречался с собравшимися уже не впервые.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пламенные революционеры

Последний день жизни. Повесть об Эжене Варлене
Последний день жизни. Повесть об Эжене Варлене

Перу Арсения Рутько принадлежат книги, посвященные революционерам и революционной борьбе. Это — «Пленительная звезда», «И жизнью и смертью», «Детство на Волге», «У зеленой колыбели», «Оплачена многаю кровью…» Тешам современности посвящены его романы «Бессмертная земля», «Есть море синее», «Сквозь сердце», «Светлый плен».Наталья Туманова — историк по образованию, журналист и прозаик. Ее книги адресованы детям и юношеству: «Не отдавайте им друзей», «Родимое пятно», «Счастливого льда, девочки», «Давно в Цагвери». В 1981 году в серии «Пламенные революционеры» вышла пх совместная книга «Ничего для себя» о Луизе Мишель.Повесть «Последний день жизни» рассказывает об Эжене Варлене, французском рабочем переплетчике, деятеле Парижской Коммуны.

Арсений Иванович Рутько , Наталья Львовна Туманова

Историческая проза

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное