И подымется рука... Повесть о Петре Алексееве

— Охота вам, право, жить с Николаем в сторожке вдвоем. Есть у меня одна мысль. Вот вам мое предложение. Давайте-ка сниму я большую квартиру, вы будете в ней за хозяйку и возьмете к себе жильцов-нахлебников, будете их кормить и поить. Ну, скажем, человек этак восемь, что ли. Они вам деньги будут платить за это. Есть у меня такие товарищи, хорошие люди. Просили найти, где бы им жить и столоваться. Сам я тоже жильцом-нахлебником вашим буду. Славно бы зажили, если бы согласились! Подумайте, Дарья, а?

Стал соблазнять тем еще, что Николаю ее незачем будет по трактирам ходить, будет теперь с кем дома поговорить.

Дарья подумала и согласилась. Чего лучше — хозяйкой квартиры быть! Коли деньги есть, готовить сумеет. Наобещала и жирных щей, и пельменей, и пирогов!

Николай согласился сразу, когда Петр предложил снять квартиру на его имя.

Квартира в Сыромятниках была снята, переехали в нее Софья Бардина, Бетя Каминская и Ольга Любатович, Джабадари, Чикоидзе, Лукашевич, Николай Васильев с женой своей Дарьей и Алексеев.

Дарья была очень довольна, особенно тем, что среди ее жильцов три девушки. Подлинных имен их Дарья не знала. Софья Бардина была для нее Аннушкой, Бетя Каминская — Машей, Ольга Любатович — Наташей.

Первой пойдет работать Маша. Петр Алексеевич подыскал ей место на тряпичной фабрике Моисеева, что на Трубной.

Джабадари, Грачевский и Лукашевич протестовали против того, что девушки собираются работать на фабриках простыми работницами.

— Господа, — говорил Джабадари, — вы не привыкли к жизни, которая ждет вас. Вы жили в комфорте всю свою жизнь. Нельзя вам, таким девушкам, в фабричные общежития. Вы пользы не принесете. Вы заболеете там. Вы умрете. Нельзя. Нельзя.

— Оставьте, пожалуйста, — гневалась Софья Бардина. — Что можно деревенским девушкам, можно и нам. Наша цель нас поддержит, ведь правда, Бетя?

— По-моему, даже лучше, что нам будет трудно, — говорила Бетя Каминская. — Разве на нас не лежит вина за то, что мы жили в комфорте, в то время как другие страдали? Искупление облегчит нам те неудобства, которые ждут нас.

Алексеев сказал, что Маша должна выйти на фабрику в понедельник с четырех утра. С воскресенья Джабадари занял два скромных номера в маленькой гостинице на Трубной, неподалеку от фабрики. Евгения Субботина с Бетей Каминской поселились в одном из них, Иван Джабадари с Михаилом Грачевским — в другом.

Евгения Субботина привезла костюм для Маши. Запершись с нею, стала ее одевать в ситцевый сарафан с взбитыми, пышными рукавами.

— Невозможно, — жаловалась Субботина. — Ни одна крестьянка не пойдет работать на фабрику в новом сарафане. Не могли найти старый, измятый! Снимай. Я его выпачкаю сейчас, изомну.

Бетя послушно сняла сарафан, смотрела широко открытыми грустными глазами, как Евгения старательно насадила на сарафан несколько пятен, потом изрядно измяла.

— Ну, кажется, хватит. Достаточно. Попробуй надеть теперь.

Сарафан был приведен в такой вид, что Бетя испугалась, как бы ей не отказали в работе на фабрике, как неряхе.

— Не беспокойся. Неряхам никто не отказывает, — успокоила Евгения. — Чистых побаиваются брать. А нерях охотно берут. Ну как, привыкаешь?

Позвали Джабадари и Грачевского. Те осмотрели печальную Бетю Каминскую, одобрили ее вид и предложили всем поспать. До трех часов.

— Впрочем, Евгения может спать, — сказал Грачевский. — Мы с Иваном проводим Бетю.

Евгения вдруг расплакалась.

— Что такое? Зачем плакать? — удивился Джабадари.

— Мне жалко Бетю, — призналась Евгения. — Не знает, на что идет!

— Перестань. Я сама выбрала себе этот путь и знаю, на что иду. И радуюсь.

Но радости в ее глазах не было.

Темным январским утром Джабадари и Грачевский повели Бетю Каминскую к воротам моисеевской фабрики. У ворот фабрики стояла толпа мужчин и женщин. Каминская кивнула спутникам, отошла от них, храбро стала в общую очередь.

Грачевский и Джабадари смотрели, как она, смешавшись с толпой, входила в ворота, не обернулась, исчезла.

В гостинице их дожидалась неспавшая Евгения Субботина.

Встретила их вопросом:

— Ну как? Как Бетя?

Грачевский сказал, что она была взволнована, но, по его мнению, скорее радостно.

— Первая русская интеллигентная девушка поступила сегодня простой работницей на фабрику, — многозначительно сказал Джабадари. — Студентка Цюрихского университета пошла работать на фабрику, чтобы быть поближе к мастеровому люду. Вы понимаете, что это значит?

Неделю никто из жильцов Сыромятников не видел Бетю Каминскую. В воскресенье она пришла с молодым парнем с фабрики — Иваном Спиридоновым. Познакомила его с остальными.

Вечером, когда он уходил вместе с Каминской, Алексеев надавал парию книг, просил приходить.

Иван Спиридонов произвел на всех приятное впечатление: грамотный, вежливый, симпатичный. Он был в восторге от Маши Красновой — так звали теперь на фабрике Бетю Каминскую. Всех уверял, что Маша — ангел небесный, не иначе, как посланный самим богом. Был первым, с кем она на фабрике Моисеева сблизилась, подарила ему несколько книжек.