И подымется рука... Повесть о Петре Алексееве

— Не выйдет. Ты посмотри на наш народ. Многие мозгами шевелят? На тысячу и десятка не сосчитаешь. Рано еще. Кренгольмцы — дело другое. Там народ крепче нашего. Нашим еще учиться да учиться.

Может, и прав Смирнов.

Синегуб пришел домой очень усталый после урока на Лиговке. Застал у себя в квартире Перовскую и Рогачева и разволновался.

— Софья, ты не должна больше бывать у нас. И ты, Рогачев. Ни Лариса, ни я вас знать не знаем. И вы не знаете нас.

Перовская поднялась с дивана и осуждающе посмотрела на Синегуба.

— Опять ты называешь меня Софьей, Сергей! Сколько раз было сказано, что я не Софья Перовская, а Вера Павловна Карпова!

— Да ведь здесь все свои… И потом сейчас положение таково, что и тебе и Дмитрию надо сию минуту уйти. И больше не заходите к нам.

— Что случилось, Сережа? — Лариса в тревоге смотрела на взволнованного супруга.

— А то, что за мной следят. Понимаете, я заметил этого типа еще на Лиговке. Он всю дорогу шел следом. Шпик, в этом никаких сомнений. Лариса, выйди, пожалуйста, на крыльцо и посмотри, не видно ли этого типа поблизости.

Лариса вышла из дома, а Перовская спокойно спросила:

— Что ты намерен делать?

— Прежде всего спрятать литературу. Если придут, ничего не найдут.

— Литературу дай мне.

— Ни за что. Подвести тебя с Дмитрием? Вообще, мне кажется, вам лучше уехать отсюда.

— Но не сейчас же!

Лариса вернулась и сказала, что никого не заметила.

Синегуб предложил Софье и Рогачеву поспешить к себе, но прежде набросил на голову Перовской большой Ларисин платок.

— Ничего другого придумать не могу. Прощайте, друзья. И помните: меня вы не знаете. Недавно переехали в этот дом, познакомиться с соседями еще не успели.

Лариса проводила их до дверей и подошла к мужу.

— Нужно готовиться, да, Сергей?

— Готовым надо быть всегда. Давай отберем запрещенные книги и спрячем их.

— Но куда?

— Под пол на кухне. Больше некуда. Если меня уведут, ты будешь помнить, где книги, постараешься их спасти.

Он пошел на кухню и, вооружившись клещами и молотком, стал отдирать доску у самой плиты…

Смирнов, Алексеев и Александров пришли на очередной урок к Карповой — Софье Перовской и замерли на пороге. Квартира вся перевернута, вещи раскиданы. Учительница второпях укладывает белье, платья, книги, тетради в корзину. Остановилась, увидев учеников. Глухо, с опущенными руками, заговорила:

— Здравствуйте, господа. Я вас жду с нетерпением. Не могла уйти, не повидавшись с вами. Как видите, собираюсь, укладываюсь. Надо переезжать отсюда. За мной следят. Дом на подозрении. Синегуб и его жена вчера арестованы.

— Сергей Силыч? — воскликнул Алексеев. — Да не может быть!

— Рогачев сейчас пошел за извозчиком. Перевезти меня. Но с вами будут заниматься. Вы Ивановских знаете?

— Не знаем.

— Они вас найдут. Скоро. Не беспокойтесь.

И торопливо стала укладывать вещи в чемодан, в корзину.

Алексеев не знал, что и подумать. Перовская — генеральская дочка, а боится полиции, бежит от нее. Он стоял, сжимая шапку в руках; уж не потешаются ли над ними, мастеровыми, эти образованные молодые господа? Позабавились уроками — и баста, удирают с Невской заставы неведомо куда, только бы от рабочего люда подале.

Исподлобья взглянул на Перовскую. Да нет, не похоже, чтоб такая уроками забавлялась, обманывала.

Вошел, не снимая фуражки, Дмитрий Рогачев.

Быстро спросил:

— Софья, готова? Извозчик ждет.

Помог застегнуть чемодан, взял в одну руку корзинку, чемодан — в другую.

— Прощайте, друзья, — сказала Перовская, подавая каждому руку.

— Ты им сказала про Ивановских? — спросил Рогачев.

— Да, но они Ивановских не знают.

— Вас найдут, — обратился Рогачев к мастеровым. — Найдут, и будете заниматься. — Софья, скорее. Медлить нельзя.

— Друзья, — обернулась в дверях Софья Перовская, — вы погодите две-три минуты. Не выходите вместе со мной.

— Дела! — меланхолически произнес Александров, когда они остались одни.

Все трое постояли в комнате, казавшейся теперь нежилой, помолчали, выждали минут пять и так же молча гуськом вышли на улицу.

Где-то неподалеку еще слышался торопливый цокот копыт по мостовой.

— Что это за Ивановские, о которых она сказала? — недоуменно спрашивал Алексеев.

— Может, для того только и сказала, чтоб нас успокоить, — махнул рукой Александров.

— Нет, не может быть. — Смирнов верил Софье Перовской.

Глава вторая

Дня три Алексеев места себе по вечерам не находил от сознания, что уроков больше не будет.

Пришли в общежитие фабрики. Александров стащил верхнюю куртку, снял шапку и прямо в сапогах повалился на нары. Смирнов скрылся куда-то.

Алексеев тоскливо посмотрел вокруг: кто у ночника чинил худую обувь, кто огрызком карандаша водил по листку бумаги — сочинял письмо в деревню семье, кто спал уже.

Ко сну Алексеева не тянуло. Сидеть в спертом воздухе общежития, слушать доносившуюся из угла матерщину хотелось еще меньше.

Вышел во двор, сел на сырое, омытое дождями бревно. Небо над двором общежития было темное, в тучах, такое низкое, что подними руки — в тучи упрутся. Сидеть неприятно: сырость пронизывала все тело.