И подымется рука... Повесть о Петре Алексееве

Она вдруг подняла на него глаза, заметила, что он смотрит в упор на нее, и улыбнулась ему. Улыбка только чуть-чуть шелохнула ее губы, только чуть-чуть на долю мгновенья посветлели ее глаза, но у Петра дух захватило. Большой, сильный, мужиковатый, Петр Алексеев застыдился этой вызванной его взглядом девичьей улыбки, почувствовал, что краснеет, торопливо уставился в стол, боялся голову поднять.

«Что это я, однако? — спрашивал он себя. — Что это, а? Не барышнями пришел сюда любоваться. За делом. А глазею на девушку, глаз от нее оторвать не могу. Да что мне она! Она образованная, а я мастеровой, темнота, деревенщина».

И стал внимательно слушать, что говорил Цвиленев.

— Друзья! На группы мы разобьемся в следующий раз и регулярные занятия начнем со следующей встречи. Могу сообщить, что мы выработали программу занятий с вами. Вот Сергеев и Варламов будут преподавать вам русский язык. Кому надо, с азбуки начиная. Сердюков — знакомить вас с историей французской революции и историей России. Политическую экономию — предмет особенно важный для рабочих людей — вам будут толковать наши товарищи Ветютнев и Ивановский Василий, вы с ним уже знакомы. Арифметику и физику кто из нас будет преподавать, мы еще не решили, сообщим вам потом. Литературу — я. Сегодня для начала я собираюсь почитать вам отрывки из очень интересного сочинения писателя Берви-Флеровского «Положение рабочего класса в России».

— Эту книгу я знаю, читал! — вырвалось у Петра Алексеева.

— Читали? — спросил Цвиленев. — И прочли ее всю от начала до конца? И все поняли в ней? — Цвиленев с любопытством глянул на Алексеева.

Тот смутился: все смотрели теперь на него.

— По правде говоря, не всю ее одолел. И где мне понять все, что в этой книге написано! Но кое-что понял. Очень даже хорошая книга. Вот именно что про нас.

— Это верно, что книга про вас, про русских мастеровых, — согласился Цвиленев. — Это первая книга о том, как живет на Руси рабочий народ. Еще кто читал ее?

Из читавших — и также не всю книгу — оказался один Смирнов.

— Ну что ж, Алексееву и Смирнову, я полагаю, интересно и полезно еще послушать и поговорить о книге. А всем остальным тем более.

Цвиленев начал читать из книги Берви-Флеровского о том, как идут из деревни в город на заработки, как помыкают крестьянами на фабриках и заводах. По пятнадцать-шестнадцать часов стоят у станков, вповалку в грязи спят в холодных бараках, а придет день получки — оглушают их штрафами, и не понять за что. На руки выдают гроши, и нечего послать в деревню голодной семье. Заболеешь, свалишься — и прощай работа, завтра же из общежития прогонят. Попробуй пожаловаться на жизнь начальству — не обрадуешься. Начальство держит руку хозяина. Ложись да с голоду помирай, русский рабочий.

Алексеев сидел, боясь шевельнуться, боясь слово пропустить из того, что читал Цвиленев.

Хоть и читал уже это, а слушал с таким напряженным вниманием, будто впервые знакомился с тем, о чем говорилось в книге. Да не он один — всем торнтоновцам, здесь собравшимся, было невнове то, что говорилось об их собственной жизни. Но впервые услышали они о себе со стороны, да еще в таком складном изложении.

— Ну что? — обратился Цвиленев к мастеровым. — Как считать, правда все, что написал автор книги, или неправда?

— Уж большей правды и быть не может! — сказал Смирнов.

— Да откуда он эту правду знает? — поинтересовался Меркулов. — Вроде он со мной говорил. Ей-богу, тут про меня!

— Книжка эта потому правдивая, что в ней написано и про тебя, и про меня, и про него, и про всех нас. Будто и впрямь с каждым из нас автор беседовал. Он кто, этот писатель? Он сам из мастеровых, что ли? — спросил Алексеев.

Цвиленев откинулся к спинке стула и поправил очки.

— Я вам сейчас скажу, кто он такой. Он, друзья мои, не крестьянин, не мастеровой человек. Он сын профессора Казанского университета, обрусевшего англичанина. Фамилия его Флеровский. А Берви — это он сам придумал, стал так подписываться. Человек этот много раз арестовывался и ссылался, как революционно настроенный. Написал он не одну, а несколько книг, полезных для трудящегося народа. Откуда он знает вашу жизнь? Он изучил ее, изучил, как никто до него. Вот откуда. Как, по-вашему, полезна для вас эта книга?

Поднялся заросший бородой молодой Василий Грязнов и попросил позволения говорить.

— Говорите, для того и собрались!

— Я вот что хочу сказать… Книжка эта правдивая, что ни слово в ней, то правда. Это все так. Но вы вот спрашиваете, полезна ли эта книга для нашего брата. Про то, как мы живем и что мы едим, и как голодают наши семьи в деревне, и как нас штрафуют, — все это мы сами знаем. Конечно, хорошо, что правда написана. Да нам-то, скажите на милость, легче от этого? Ну, книжка правдивая, а мы-то от этого жить лучше станем? Нет, мы не будем от этого легче жить! Вот в чем загвоздка.

— Есть ли у кого-нибудь желание возразить Грязнову или согласиться с ним? — Цвиленев обвел вопросительным взглядом сидевших за столом.