И приходит ночь

Лоури был мертв, но, как и шрам, который остался после исцеления Изабель, он всегда будет с ней, как бы сильно она ни хотела забыть.

– Я почти убила его, но оказалась слишком трусливой, чтобы довести дело до конца, – пробормотала она. – Тебе не стоило вмешиваться подобным образом.

– Нет. Ты была храброй. – Хэл убрал волосы с ее лица. – Нас всех растили так, чтобы мы стали жестокими. Требуется немалая сила, чтобы оставаться добрым в этом мире. Терпеть страдания, вместо того чтобы усугублять их.

Рен была слишком поражена, чтобы сказать что-то в ответ.

– Без тебя я был бы другим человеком, – продолжил он. – Без тебя солнце, возможно, встало бы над совершенно другим миром.

Рен заставила себя рассмеяться, только чтобы сдержать слезы.

– Ты не можешь говорить такое всерьез.

– Могу.

Он говорил с таким почтением, что она не смогла сдержать смущенный всхлип. Каким-то образом ему всегда удавалось сказать именно то, что ей нужно было услышать. Благодаря им Лоури больше никогда никому не причинит вреда. Благодаря им Дану и Весрия наконец-то обретут мир. А Хэл… Он станет таким лидером, в котором нуждается его страна, добрым и справедливым.

При условии, конечно, что ее люди отпустят его.

Рен тяжело сглотнула.

– Что теперь с тобой будет?

– Завтра суд решит мою судьбу.

– Они не могут! – Рен села и тут же поморщилась от резкой боли в животе. Она легла обратно. – Ауч.

– Не думай сейчас об этом, – мягко произнес он.

– Как я могу оставаться спокойной в такой ситуации?

– Во мне теплится надежда. – Хэл нахмурился. – Я не ожидаю помилования, но, если твое правительство в самом деле желает мира, они будут обязаны вернуть меня домой.

– Верно. – Вздохнув, Рен закрыла глаза. – Готова поспорить, ты будешь рад вернуться домой. Что ты сделаешь в первую очередь?

– Зависит от одного человека.

– От кого?

– Тебя.

– Меня? – Она теребила потертую шерсть одеяла. Так долго она не думала ни о чем, кроме того, что будет после всего этого. Теперь она не могла думать ни о чем, кроме текущего момента, ни о чем, кроме своей щеки на груди Хэла и неровного, прерывистого биения его сердца. Она осмелилась поднять взгляд, и его глаза наполнились надеждой. – К чему ты клонишь?

– Если ты подумаешь над… Если ты хочешь… Если мне позволят уйти… Я бы хотел, чтобы ты поехала в Весрию со мной.

Хэл Кавендиш заикался. Сначала это было так абсурдно и мило одновременно, что она не сразу поняла, о чем он. Когда до нее дошел смысл его слов, она потрясенно заморгала.

– Подожди. Что?

– Я хочу, чтобы ты поехала со мной, – с большей уверенностью в голосе повторил он. – Если ты тоже этого хочешь.

Конечно, она хотела.

В Весрии можно было сделать столько всего хорошего. Она так ясно представила себе это: преподавать медицину их целителям, возможно, даже начать исправлять ситуацию, помогая реабилитировать ветеранов, раненных на войне.

Но она была дома. После стольких лет она оказалась дома.

Она не могла просто уйти, даже если мысль о возвращении в Гвардию заставляла ее чувствовать себя неправильной, как будто она пыталась вернуться туда, где ей больше не место. Эта мысль была слишком ужасающей, чтобы раздумывать над ней слишком долго. Ничто в ее жизни никогда не было определенным, кроме тоски. Теперь, когда у нее было именно то, чего она хотела, она была слишком напугана, чтобы отпустить это.

Словно почувствовав ее нерешительность, Хэл произнес:

– Пожалуйста, не принимай решение прямо сейчас. И помни одну вещь: я хочу, чтобы ты была счастлива, даже если это будет означать, что ты останешься здесь.

– А что насчет тебя?

– Насчет меня? – Хэл провел большим пальцем по линии ее подбородка, его глаза были теплыми и невероятно нежными. – Ты научила меня, как начать все сначала. За это я всегда буду любить тебя.

– Ты любишь меня? Но я… – Было так много «но». Все в ней было слишком. Она была слишком активной, безрассудной, упрямой и раздражительной. – Кажется, у меня галлюцинации, – пробормотала она. – Повтори, что ты сказал.

– Я люблю тебя, Рен Сазерленд. Всю тебя.

Слова, которые она так долго хотела услышать. Ее глаза наполнились слезами, и от огромного усилия, которое потребовалось, чтобы сдержать их, у нее запылало в груди. Она открыла рот, но не издала ни звука.

«Я тоже люблю тебя».

Она должна была сказать это. Она должна была спросить, где его найти, чтобы сказать о своем решении.

Но в Башне было так темно, а бодрствовать становилось так тяжело. Мир сомкнулся вокруг нее, как объятия, и последнее, что исчезло, – его глаза. Две точки тьмы, на которых сходилось все яркое и прекрасное.

39

Рен, моргнув, вновь пришла в сознание.

Вокруг нее расцвел сад: розовые розы, маргаритки и хризантемы ярких всевозможных цветов. Она сразу подумала о Хэле. Она помнила их разговор, но не знала, как давно он произошел. Прошли часы или дни? Все ее воспоминания состояли из мелькающего серебряного света, уколов, незнакомых лиц и обрывков монотонных разговоров.