И сгинет все в огне

Трое парней из Авангарда разворачиваются, поднимая свои локусы, но их застали врасплох. Левая рука Талина вспыхивает, пальцы движутся в воздухе, словно он рисует ими, и его руку окутывает стремительное размытое пятно, какие появляются, когда кто-то вырезает глиф. Вспыхивает световой хлыст – обжигающий горизонтальный удар, похожий на режущее лезвие. Парню поменьше удается броситься в сторону, но его высокому другу везет меньше. Он издает сдавленное бульканье, когда хлыст пронзает его горло так глубоко, что его голова запрокидывается, как у куклы, открывая разрез, обожженный до черноты.

Лозы, связывающие меня, чахнут и исчезают, и я вскакиваю на ноги, когда тело парня оседает на землю. Талин поворачивается к коротышке, но Мариус уже наготове. Он низко перекатывается, проходя прямо под хлыстом, и его локусы рассекают воздух, когда он сотворяет собственный глиф.

Зазубренный хрустальный диск, чистый, как стекло, и острый, как кинжал, вылетает со стороны Мариуса, вращаясь, как волчок, и устремляется к Талину. Он пытается увернуться, но слишком медленно. Диск попадает ему прямо в руку и разрывает ее, оставляя глубокий порез от плеча до локтя. Талин падает на колени с болезненным шипением, и свет, который он излучал, мгновенно угасает, а его глаза возвращаются к своему обычному мягкому карему оттенку.

Низкорослый парень прыгает вперед, наставляя локусы на раненого Талина, желая прикончить его, но прежде, чем он успевает это сделать, я хватаю тяжелый камень и бью по его затылку. Удар настолько сильный, что я практически слышу влажный хруст раскалывающегося черепа. Он падает вперед, зарываясь лицом в снег, и остается лежать неподвижно. Его ярко-красная кровь образует на хрустящем снегу круглое пятно вокруг головы. Он больше не поднимается.

– Алайна! – кричит Талин сквозь сжатые зубы. – Сзади!

Я поворачиваюсь, ожидая увидеть Мариуса, готового к новой атаке, но вместо этого он уже бежит, исчезая за деревьями. Ну конечно. Его засада троих на одного превратилась в схватку двоих против него самого, а честный бой его не устраивает. Разъяренный зверь во мне хочет сбить его с ног, втоптать в грязь и заставить заплатить. Но затем я поворачиваюсь и вижу Талина, тяжело дышащего, прижимающего руку к своей ране, между пальцами которого текут темно-красные полосы. Его дыхание прерывисто, глаза затуманены, а лицо становится все бледнее, пока он истекает кровью.

Я подбегаю к нему, присаживаюсь рядом, наклоняюсь, отрываю длинный лоскут от своего платья и оборачиваю вокруг его руки, стараясь остановить кровотечение, насколько могу. Он наклоняет ко мне голову, грудь вздымается и опускается.

– Это… Это был?..

– Мариус Мэдисон, – отвечаю я и закидываю его руку себе на плечо. – Пойдем. Нужно зашить тебе рану.

Его ноздри раздуваются, и я вижу, что он хочет начать спорить, и вижу момент, когда он решает этого не делать. Вместо этого он кивает, и я помогаю ему подняться. Я не могу даже полностью осознать, что здесь произошло. Вопросы проносятся в моей голове быстрее, чем сердце бьется в груди. Но одно я знаю с уверенностью: нам нужно выбраться отсюда, прежде чем нас заметят. Так что Талин обнимает меня за плечо рукой, и мы вдвоем, пошатываясь, бредем в кампус, прочь от этой лесной рощи, прочь от этого кровавого поля битвы, подальше от двух тел, все еще лежащих в снегу.

Глава 28

Прошлое

В девять я учусь исцелять.

В ранении виновата я сама, как и в большинстве из них. Я слонялась по одной из свалок вокруг нашей складской базы и порезала ногу о длинный ржавый гвоздь. Сера нашла меня, лежащую и кричащую от боли, и довела обратно, где Шепот с явным недовольством уложила меня на широкую деревянную лавку. Это далеко не первая моя рана, так что я знаю, чего ожидать от медицины Ревенантов: резкое жжение от дезинфекции алкоголем, продолжительная боль от швов и полоски ткани вместо бинтов, которые я должна проносить несколько дней.

Но медика все нет. Вместо этого в сопровождении пары солдат неуклюже приближается Павел и ставит рядом стул.

– Боги, чем я заслужил все это? – стонет он.

Я поднимаю голову на его приближение, и мне так интересно, что боль на время забывается. Уже шесть месяцев я занимаюсь с Павлом, но мое отношение к нему непростое. Я ценю его как наставника, который может безопасно ввести меня в Пустоту, который учит меня обращаться с локусом и чертить глифы. Но меня не радует, что этот наставник угрюм и неприятен, и пахнет от него немытым полом таверны.

– Что ты тут делаешь? – спрашиваю я.