И в пепел обращен

– Если Пожар продолжит распространяться – а он, следует полагать, продолжит, – то входы, охваченные огнем, не будет нужды охранять.

Изящное, миловидное лицо сэра Перегрина осунулось от усталости, потемнело, но во внутренней силе рыцарю было не отказать. Атаку Калех он переносил куда лучше, чем Луна могла ожидать, и все еще сохранял рассудок настолько, чтобы предвидеть кое-какие затруднения.

– Но что будет после того, как он достигнет входов? Не прорвется ли к нам, вниз?

Те же опасения сковывали Луну по рукам и ногам ночью, пока на сей вопрос не дал ответа сам Пожар.

– Клок-лейн уже нет, – сказала она. А также и зала Почтенной компании ножовщиков, и здания Почтового ведомства, и всего остального в окрестностях. Сущим благословением для дивных могла бы стать гибель церквей, вот только Луну сие вовсе не радовало. – Как видишь, сэр Перегрин, мы все еще живы-здоровы.

Советники облегченно перевели дух, сама же Луна успокаиваться не спешила. Продолжат ли двери действовать, если здания, в коих они устроены, сгорят? Да, смертные наверху сдерживали Дракона, однако Пожар мог стоить Халцедоновому Чертогу еще многих и многих дверей.

– Каждый вход надлежит охранять, – напомнила она, стараясь не думать, давно ли в последний раз отдавала этот приказ. Если на стражу уже нельзя полагаться, она воистину обречена. – Снизу. Прежние мои приказы в силе.

Да, хлебом во дворце все равно уже не поживиться, однако всех охватило отчаяние. Если Луна не сумеет хоть как-то защитить своих подданных, вскоре они разбегутся – и будь прокляты все церковные колокола, холодное железо и сам Пожар.

Капитан поклонился и рысцой устремился к дверям.

– Амадея, – продолжала Луна.

Обер-гофмейстерина, вздрогнув, вскинула голову. Возможно, Перегрин и держался, невзирая на холод и ужас, но нежной придворной даме сие было не по силам. Амадея не просто осунулась с лица – она напоминала ходячий труп.

– Собери придворных вместе. Где – решай сама. Выбери покои, где хватит места для всех. Только не в большом приемном зале.

Если воины Никневен проникнут в Чертог, они сумели бы оказать кое-какое сопротивление, но Луна не бросит их в бой.

«Если дело пойдет так скверно, я отдам Гир-Карлин то, чего она желает, чем бы это ни обернулось для меня и даже для Халцедонового Чертога. Разбрасываться жизнями подданных я не стану».

– Зачем это, государыня? – невнятно, с дрожью на губах пролепетала Амадея.

Луна удивленно моргнула. Она-то полагала, это очевидно… но, видимо не для леди обер-гофмейстерины в нынешнем ее состоянии.

– Чтобы согреться, – мягко пояснила Луна. – Какое-никакое, а облегчение. К чему нам прятаться врассыпную по всему дворцу?

И в одиночестве думать о смерти…

По щеке Амадеи скатилась слеза.

– Это нас не спасет.

«Нет, не спасет».

Однако правды Луна признать не могла: на деле то был тактический ход, призванный отвлечь подданных от мыслей о смерти, пока она в отчаянии ищет способ одолеть разом и Дракона, и Калех.

Но мягкость пошла Амадее только во вред. Пришлось Луне гневно взирать на нее, пока леди обер-гофмейстерина не опомнится и вновь не повернется к ней, а затем, не моргая, отчеканить:

– Твоего мнения мы не спрашивали, и, излагая его, ты попусту тратишь наше время, которое лучше посвятить осуществлению наших дальнейших планов. Собери всех. Мы позаботимся о победе над врагом.

Леди Амадея поднялась на ноги и направилась к двери, и этого было вполне довольно. Что до забытого ею реверанса – сию оплошность Луна сочла ненамеренной.

«Уж лучше пусть выполняет приказ, чем тратит силы на куртуазность».

Шаркая подошвами, словно ей едва доставало воли переставлять ноги, Амадея удалилась. За нею Луна избавилась и от прочих советников, поручив каждому какие-нибудь пустяки. Ради того, чтобы отвлечься, не более – как им, так и самой Луне.

Уж очень ей не хотелось оказаться лицом к лицу с раздумьями над возможностью бегства.

Халцедоновый Чертог был ее плотью и кровью, второй кожей, облекавшей душу. Однажды ей довелось бежать, и горькая память об этом будет терзать, преследовать ее до конца дней.

«Ну нет, больше я не побегу».

Не дрогнув перед сокрушительной стужей, она прикрыла глаза и углубилась чувствами во дворец. Камни покрылись изморозью, ребра потолочных арок отрастили ледяные клыки, пол под ногами болезненно заныл… Ведь должен же, должен быть некий способ уберечь дворец, закрыть, закупорить все входы и выходы так, чтобы внутрь не проникло даже дыхание Калех, и вот тогда они смогут переждать, пока у Никневен не иссякнет терпение. Все это – осада, только запасаться нужно не пресной водой, не провизией, а теплом.

Тем временем наверху тепла хватало. Более чем. Вездесущий, неостановимый, Пожар прогрызал себе путь вдоль Кэннон-стрит, и…

И тут душу Луны пронзила запредельная боль.

Едва в глазах прояснилось, она пустилась бежать – путаясь в юбках, словно пьяная, натыкаясь на обледеневшие стены. Споткнувшись, она упала и сильно ушибла ладони, но, не успев заметить боли, вскочила и, всхлипывая, задыхаясь, бросилась дальше – лишь бы добраться вовремя, лишь бы не опоздать.

«Я просто дура…»