Я буду надеяться на чудо

Промолчавшая Аня, похоже, тоже не очень была знакома с утятинской историей. И Валька, который фактически вырос в этом музее, повел их по залам. В зале утятинского быта Аня оживилась:

– Ого, какая картина! Неужели сто лет назад такую фантастику рисовали?

Над старым роялем, освещенная двумя стилизованными под старину электрическими светильниками, висела картина, на старинной позолоченной багетной раме которой был приклеен ярлык цвета пергамента с надписью: «Из фондов Уремовского краеведческого музея. 1919. П.Л.Алексюта «Утятинский демон». В вечерних сумерках – вид на Утятинское кладбище. Только над кладбищем на крутом холме высится храм, которого давно уже нет. От купола по стене змеится трещина, сквозь которую наружу пробивается багровый свет. А ниже храма на кладбищенском холме клубится какое-то черное облако, из которого выступают горящие глаза.

– Точно, демон! – прохрипел Сережка. – Жуть!

– Это кто? – безмятежно поинтересовалась Энн.

– Демон! Он на кладбище живет!

– Про демона мы тебе потом расскажем, – перебила его Аня. – Эту картину фотографировать?

– Валяй! Но вообще-то я за другими пришел. Скажите, пожалуйста, – придержал за руку проходящую мимо молодую сотрудницу музея. – А где остальные картины Алексюты?

– Эта – единственная, – отрезала хмурая девица.

– Как же! А «Комсомольское собрание» и «Туман на озере»?

Девица фыркнула:

– Комсомольское собрание! Давно выкинули!

– Валь, у кого ты спрашиваешь? – засмеялась Аня.

– А ну-ка, пошли вон!

На шум в зал заглянула пожилая сотрудница, увидела теснящую ребятишек девицу, и спросила:

– Света, в чем дело? Ой, Валечка, давно приехал? Ты к Юрию Юрьевичу? А он в отделе культуры сегодня до обеда будет.

– Здравствуйте, Надежда Александровна. Я хотел сфотографировать у вас две картины Алексюты.

– Они у нас сейчас все на тематической выставке. Пойдем, покажу.

– А ваша девушка сказала, что их выкинули, – хихикнула Аня.

– Она пошутила, – спокойно сказала Надежда Александровна. – Согласна с вами, шутка не самая удачная.

– А можно нам тоже картины посмотреть? – спросил парень, который ходил с девушкой по залам, держась за руки.

– Конечно, пойдемте.

– И нам, – сказали две пожилые женщины.

– Пожалуйста.

На дверях выставочного зала было написано: «Утятинские лица в портретной живописи и фотографии. XIX-XXвв.»

– Какая красота! – воскликнула Энн. – Лица, лица и лица!

– Скорее, глаза, глаза и глаза. Пострашнее демона будет, – проворчала Аня, которая любила, чтобы за ней последнее слово оставалось.

Действительно, со стен на них глядели с портретов чопорные дамы и напыщенные кавалеры, надутые купцы и их тучные супруги, важные чиновники, лихие офицеры в мундирах и юные девушки в красивых платьях. Живописные портреты перемежались с копиями старинных гравюр и увеличенных старых фотографий. А по низу стены и в застекленных витринах демонстрировались оригиналы старых фотографий. Они были такими же, как в бабушкином альбоме: на паспарту и с тиснением «Фото-ателье А.Б.Напельбаумъ. Г. Утятинъ».

– Вообще-то за раз все это разглядеть невозможно, – еще раз окинув зал взглядом, сказала Аня.

– Поэтому мы посетителей сюда приглашаем только с экскурсией. Но, коли тут собралось больше пяти посетителей, хотите, я вас проведу по выставке?

– Конечно! – обрадовались женщины.

Вернулась и молодая пара, уже начавшая обход зала. Надежда Александровна сказала, что экспозиция построена по хронологии и приступила к рассказу о портретах. Чаще звучало «художник неизвестен» и «изображен неизвестный, предположительно из такого-то сословия». Но иногда экскурсовод называла конкретные фамилии: Барташевские, Ишеевы, Коневичи, Васякины, Кузнецовы, Митрохины. Когда она обратила их внимание на портрет купца Кузнецова Тимофея Силовича с супругой Любовью Петровной, Энн шепнула: «Сережка, а может, это твои предки?», и Надежда Александровна прервала рассказ:

– Ты Кузнецов? Из каких ты Кузнецовых?

Выяснив, кто его родители, сказала:

– Нет, это другая ветвь. Кузнецовых слишком много в Утятине, поэтому нужно долго копаться в архивах, чтобы выяснить их корни. У этого Кузнецова в Утятине по прямой линии только Катя Васильева, твоя, Валя, соседка. Зато по линии Сережиной мамы, Верочки, я вам покажу предка. Когда дойдем до двадцатого века, обратите внимание на групповой портрет гласных городской Думы. Там во втором ряду Михаил Сергеевич Потылицын, инспектор мужской гимназии. Прадед мамы.

Чувствуется, что Сережка загордился. Как же, в историю попал! Экскурсовод едва заметно улыбнулась:

– А еще портрет маминого дедушки по линии Котовых, Софьи Павловны отца, ты найдешь среди фотографий времен послевоенных. Павел Антипович Котов среди земляков по количеству наград вне конкуренции был. Лихой военный разведчик. Валины предки здесь тоже есть, он знает. А ваши, девочки, предки…

– У меня родители приезжие, – поспешно перебила ее Аня.

– А я Боева, – сказала Энн. – Прадедушка мой из Боевки, а прабабушка…

– Да, родители твоей прабабушки из Питера в коллективизацию приехали. Есть фото военной поры, где прапрабабушка твоя на тракторе. Для газеты снимали.

– У нас такая есть.