Я буду надеяться на чудо

– Да, так после похорон Генка Васильев шел по кладбищу и спрямил дорогу, через кусты, дурак, полез. И пропал. Только через день его Тихоныч нашел.

– Живой?

– Слава богу! Только ногу сломал и простудился, пока в яме лежал. Да вы ж его знаете, Валентина он сосед.

Вернулась тётя Наташа.

– Ох, грехи наши тяжкие. Это какие же оба дураки злобные!

– Что, никак?

– Да нет, я пока надежды не теряю… Ба, мы обедать сегодня будем?

– Все готово, пошли. Валентин, давай с нами!

– Я уже с его бабушкой договорилась, – сказала Энн, отошедшая в сторону и что-то бормотавшая в трубку. – Он у нас окрошку будет – и всё! А потом мы пойдем к Шпильманам карасей жареных есть, которых Валька с утра поймал!

– Первое у нас, второе у Шпильманов, а десерт к Васильевым пойдете есть? Не юли глазами, Анечка, еще врать не научилась, – засмеялась Саша. – Понятно, что будете дядю Гену пытать, каково это – под землю провалиться.

– И что?

– Да мы не против, только кладоискательством не заболейте.

Когда они вышли на улицу, Энн обиженно сказала:

– Хитренький какой, один хотел с дядей Геной говорить…

Вальке стало стыдно:

– Я бы тебе потом все рассказал!

– Да, что запомнил. Я из первых уст хочу узнать!

Дядя Гена сказал, что вспоминать о том времени ему неприятно. Тогда погибло столько хороших людей, помогавших ему: Николай Васильевич, Кирилл, Маргарита. А о том, что было в провале, ему рассказать нечего: сначала потерял сознание от боли при переломе бедра, а когда очнулся, поднялась температура от простуды. Двигаться он не мог, лежал и бредил. Чудились ему всякие древние люди и инопланетяне. И старинные драгоценности. Об этом, что ли, рассказывать?

– Драгоценности? – у Вальки загорелись глаза.

– Когда меня Тихоныч с Владиславом Сергеевичем из ямы вытаскивали, ничего при мне не оказалось. Я вижу, вы настроились клад разбойника Кайло найти. Так его чуть не двести лет назад Коневич нашел.

– Дядя Гена, может, там какое-нибудь колечко завалялось, – жалобно спросила Энн. – Вам ведь почудилось колечко? Очень хочется найти!

– Блазнилось мне не колечко, а браслет, – засмеялся дядя Гена. – Даже не браслет, а что-то вроде наручня, ну, как обшлаг широкий из золотых шариков с вкраплениями камней. В бреду я радовался, что не с пустыми руками к Кате вернусь, ей эта вещь безумно должна была понравиться. И еще…

Дядя Гена прикусил губу.

– Ну? – сурово, совсем как Анька Шеметова, спросил Валька. – Взялся, так ходи!

– Не нукай, не запряг, – осадил его сосед. – Никогда не думал, что ты, Валентин, такой корыстный.

– Дядя Гена, он не корыстный, он любознательный, – заступилась за Вальку Энн. – Вы не хуже меня знаете, что Валька, если что найдет, непременно государству сдаст. А я с таким браслетом, наверное, не рассталась бы.

– Да, Энн, тебя переходный возраст не пощадил, – вздохнул Валька. – Была ты положительной девочкой, а превратилась в девицу с преступными наклонностями.

– Не преступные, а нормальные, обывательские, – засмеялся дядя Гена. – Мне бы в голову не пришло с государством поделиться, хотя о законе я знаю. Все равно чиновники украдут, так уж лучше мне на пользу пойдет. А что я говорить начал, то вас не касается. Я тогда, в бреду, думал, что по делу надо бы этой штукой с помощниками расплатиться, а Катька моя, может, и согласится, но расстроится очень. Так что, когда в себя пришел, я и огорчился, что браслет бредом оказался, и обрадовался, что ничего решать не надо.

Поев рыбы, Энн заявила, что прежде чем отправиться на кладбище, она желает поближе познакомиться с историей Утятина. Хотя Вальке не терпелось обследовать места вокруг засыпанных провалов, он предложил ей дойти до музея.

– Древнюю историю пропустим, начнем с Краснохолмского Озерского Архангельского монастыря…