Я должна кое-что тебе сказать

Для того чтобы текст можно было публиковать, его незавершенность должна быть авторской задумкой, а между тем это было очевидно не так. Болезнь резко прервала труд Беатрис, ее приоритеты сместились. Весь текст напряженно стремился к концу, который так и не наступил. Именно так, к слову, устроены книги Модиано, но ведь в его случае это замысел, который объединяет все его романы. Эльза прослушала несколько интервью, в которых Беатрис объясняла, что литература для нее – приключение. Писатель проживает это приключение как первооткрыватель, с фонариком в руках, в отличие от читателя, который следует по его следам. Беатрис утверждала, что пишет без предварительного плана, совершенно свободно. Но все же Эльза точно знала, что, когда начинаешь работать над романом, нужно представлять себе концовку, пускай даже в самом общем виде, иначе как решиться? Разумеется, работа писателя, ее открытия, случайности нередко уводят в другую сторону, отвлекая от первой цели настолько, что о ней и не помнишь потом, но все-таки сложно себе представить, что Беатрис писала, не зная, в каком направлении движется. Смерть настигла ее в полете и прервала движение, смерть отодвинула искусство на второй план, но теперь ей, Эльзе, предстоит вновь, пользуясь метафорой Беатрис, зажечь факел и продолжить путешествие.

Постепенно рукопись заполнила собой всю жизнь Эльзы. Она жила словами Беатрис, которые направляли ее, мало-помалу меняя ее изнутри. Она становилась увереннее, говорила более твердым голосом, меньше боялась взгляда других, как если бы невидимая сила поддерживала ее ежеминутно, в каждом принятом решении. Эльза больше не была одна, слова Беатрис сопровождали ее и преображали изнутри.

Наконец что-то щелкнуло, и Эльза нашла в самом тексте вдохновение, чтобы подхватить его, продолжить работу. Конечно, местами для этого нужно было переписать оригинальную рукопись, внести некоторые изменения, которые делали ее более понятной, более гармоничной. Подобно художнику, который правит отдельные фрагменты картины, а затем понимает, что следует переделать ее целиком, Эльза увидела, что весь текст Беатрис Бланди нужно переписать, – не для того, чтобы исказить его, а, напротив, чтобы он раскрылся во всей своей полноте.

24

– Притворяетесь, чай?

Эльза вздрогнула.

– Простите, что?

– Принести вам чай?

Тома склонился над Эльзой, и она резко захлопнула ноутбук.

– Я смотрю, вы в полной боевой готовности! Что же вы такое пишете? Это государственная тайна?

– У меня возникла идея романа, кажется, на этот раз может что-то получиться.

– Вот это новость! Такое нужно отметить!

– Только не сегодня вечером, Тома, я лучше поработаю…

– Вы уже много недель только и делаете, что работаете… Вы хоть не о нас пишете? Не портите мою репутацию?

– Почему вы так говорите?

– Да не знаю, просто, когда я вижу, как вы прячете тетради или ноутбук при моем приближении, мне кажется, что вы что-то скрываете от меня, что вы пишете что-то вроде «Этот тип – мудак».

Эльзе стало смешно.

– Не переживайте, там будет не только осуждение…

– Вы можете мне хоть отрывок прочитать? Ну, скажем, первую главу…

Чем больше Тома настаивал, тем больше Эльзе казалось, что она лжет ему, а то и хуже – предает его. И чем больше она держала все в себе, тем больше между ними росло непонимание, недоговоренность, подозрительность.

– Вы пишете уже несколько недель, а я даже не знаю о чем!

– А Беатрис читала вам свои тексты?

– Она была как вы, пряталась, чтобы писать…

– Все еще слишком хрупко, чтобы показывать кому бы то ни было, даже вам…

«Особенно вам», – думала Эльза.

– В мире кино люди готовы нести ответственность за свое творчество, пишут на свету!

– Давайте, может, обсудим, как в мире кино люди безуспешно ищут деньги на истории, которым не суждено увидеть свет?

– Вы изменились, Эльза, не знаю, что с вами происходит, но вы изменились…

– Может быть, это ваше влияние?