Я, Дрейфус

Он явно спешил уйти, а я не мог придумать никакого вопроса, чтобы его задержать. Вернее, у меня было слишком много вопросов. Чересчур много. Но я понимал, что ответов на них нет. Я боялся возвращаться в зал суда. Боялся новых обвинений и сфабрикованных доказательств. Потому что я был бессилен. Я мог только яростно мотать головой.

Но довольно скоро за мной пришли, и я снова оказался на скамье подсудимых. Я боялся, что теперь уже выгляжу не невиновным, а напуганным, и могут счесть — раз я боюсь, значит, виновен.

Когда суд снова собрался, Джеймс вернулся на прежнее место.

— Мистер Тернкасл, чувствуете ли вы в себе силы продолжать давать показания? — заботливо спросил прокурор.

— Да, сэр.

Я понял, что за все это время Джеймс ни разу не взглянул в мою сторону. Я хотел поймать его взгляд, понять, как быстро он отведет глаза, продолжая изливать потоки лжи. Так что я уставился на него, рассчитывая, что он обернется ко мне и сам ужаснется своему предательству. Но он был слишком труслив. Он все время смотрел на прокурора, время от времени поглядывал на присяжных, чтобы убедить их в своей искренности.

— Вы разговаривали с обвиняемым в его кабинете, сказали вы, — продолжил прокурор. — В какой день это было?

— Это было второго апреля. Я запомнил, потому что мне в тот день исполнилось семнадцать лет.

Впервые за все это время он сказал правду. Второго апреля у него действительно был день рождения. Но не было ни одной открытки, ни одного подарка. Никто не подал знака, что о нем помнят. Но Люси об этом не забыла. Она подарила ему томик Шекспира в кожаном переплете. Об этом он, разумеется, не упомянул. Ему основательно промыли мозги.

— Второго апреля, — повторил прокурор. — И вы предупредили обвиняемого, что Джордж Тилбери расскажет обо всем своему отцу. Вы просили его уволиться. Что произошло потом?

— Он сказал, что в этом нет необходимости, — ответил Джеймс. — Сказал, что все будет в порядке, главное, чтобы я держал рот на замке. Тогда я спросил: «А как же Джордж?» И он опять сказал, что все будет в порядке. Я напомнил ему, что отец Джорджа член кабинета министров, а он ответил, что беспокоиться не о чем.

— Как он выглядел, когда говорил это? Как он себя вел?

— Он явно нервничал, — сказал Джеймс, — и попросил меня уйти. Сказал, что у него дела.

— Какие дела? — со значением спросил прокурор.

— Не знаю, — ответил Джеймс.

— И чем вы занимались потом?

— Ничем, — сказал Джеймс. — Я старался об этом не думать. Позже я встретил Джорджа, но ничего ему не рассказал. Я надеялся, что все утихнет и как-то обойдется. На следующее утро я видел Джорджа за завтраком, но все равно ничего не сказал. После завтрака Джордж пошел в свой в класс, а я в свой. За обедом мы не встретились, потому что я опоздал. Мне нужно было кое-что сделать для мистера Эклза. А после обеда, около двух, я проходил мимо дома сэра Альфреда, он как раз шел к своей машине. Я удивился, увидев рядом с ним Джорджа. Сэр Альфред приобнимал Джорджа за плечи. Они о чем-то вполне дружелюбно беседовали. Так что я нисколько не забеспокоился. Я подумал, что сэр Альфред решил все ему объяснить. Потом они сели в машину и уехали.

— Вы говорите, это было третьего апреля около двух часов? — Прокурор нарочно подчеркнул дату и время.

— Да, — сказал Джеймс. И, помолчав, добавил: — Больше я Джорджа не видел.

Я ждал, дрогнет ли опять у него голос, но нет, не дрогнул.

— Не хотите ли вы передохнуть? — заботливо спросил прокурор.

— Нет, — сказал Джеймс. — Я хочу рассказать все.

— Теперь перейдем к следующему дню. Четвертое апреля. Что произошло тогда? — спросил прокурор. — Вы можете не торопиться, — добавил он, потому что знал, что последует.

— Было совсем рано. Мое окно выходит на аллею, которая ведет к дому сэра Альфреда. Меня разбудил шорох шин по гравию. Я посмотрел на часы. Три часа ночи. Я подошел к окну и увидел, как сэр Альфред вышел из машины и направился к дому.

— Он был один?

— Да, — сказал Джеймс.

— Перед этим вы видели, как он уезжал с Джорджем в два часа дня. А на следующий день в три часа ночи машина вернулась, но Джорджа в ней не было.

— Именно так, сэр, — сказал Джеймс.

Прокурор повернулся к присяжным.

— Итак, обвиняемого не было в школе в течение тринадцати часов. — Он рассчитывал, что они сами сделают выводы, прикинув, сколько нужно времени, чтобы съездить в Кент и вернуться. Прокурор снова крутанулся, на сей раз обернувшись к Саймону.

— Свидетель ваш, — сказал он, в его тоне сквозили презрение и жалость.

Саймон поспешно встал. Он должен был выступать совершенно иначе. Никаких разворотов, никаких стаканов воды. Никаких спектаклей. И свидетелю он их не позволит. Он сразу перешел к делу.

— Давайте поговорим о молитвенном покрывале, — сказал он. — А затем о филактериях. Мистер Тернкасл, вам известно, что вы выбрали самые приметные символы иудаизма?

Он ждал ответа, но Джеймс, видимо, счел вопрос риторическим, потому что сразу не ответил.

— Вы слышали мой вопрос? — спросил Саймон.

— Да, — ответил Джеймс.

— Тогда я жду вашего ответа.

— Да, сэр, — сказал Джеймс, — мне это известно.