Я — ярость

Оказывается, что без Розы и Мигеля аккумулятор у гольф-кара сдох. Раздраженная, но не напуганная, Патрисия запирает за собой входную дверь и впервые за несколько месяцев идет по тротуару. На улице ярко и жарко — типичное флоридское лето — и ни души кругом. Ни машин, ни гольф-каров, ни шикарных женщин с собачками. Птицы перекрикивают друг друга, жуки трещат по кустам. Вышагивая по чистому, но пустому тротуару, Патрисия отмахивается от комара, радуясь, что ей уже сделали прививку и не придется сталкиваться с той дилеммой, которая выбила Челси из привычной жизни. Маленькая дурочка. А ведь Патрисия говорила ей, что брак с Дэвидом будет ошибкой. Его семья не была богата, и к тому же под обаянием золотого мальчика проскальзывало нечто зловещее — но послушалась ли Челси. Разумеется, нет. Остается надеяться, что урок она усвоила.

На углу она сталкивается с машиной и вежливо улыбается и машет Мэрион Монтроуз — вдове безо всякого чувства вкуса, разъезжающей на красном «корвете». Конечно, Мэрион осталась здесь, а не отправилась на север: наверное, она считает, что на карантине ее ждет уйма развлечений.

Патрисия уже думает, что ее пронесло, но тут Мэрион разворачивается и подъезжает. Из окон спортивной машины ревет Fleetwood Mac. Мэрион опускает тонированное стекло и поднимает на лоб солнечные очки «кошачий глаз».

— Патрисия! А я думала, вы с судьей уже на пути в Исландию! — Глаза у Мэрион сверкают от желания услышать что-нибудь скандальное. Патрисия мечтает стереть с ее лица эту самодовольную улыбку.

— Увы, планы изменились. Удивительно, что ты сама не улетела куда-нибудь, где жизнь бьет ключом.

Мэрион машет рукой на пейзаж на горизонте.

— Бросить этот райский уголок? Хотя, знаешь, я подумываю съездить на Ки-Уэст[25], если там найдется симпатичный пляжный домик. Я слышала, что на островах в последнее время немного людей.

— Такова жизнь.

— Это абсолютно верно! Кстати, теперь, раз уж все вакцинировались, мы устраиваем дамский вечер у Синтии. В этот четверг в семь, если захочешь присоединиться. Приноси вина или какую-нибудь мясную нарезку.

Ни за что на свете Патрисия не снизошла бы до них. Мэрион и ее подружки — третьесортные соседи, в то время как Патрисия стоит на самой вершине пищевой цепочки. Но частично ее статус подразумевает, что она не выставляет напоказ то, что слишком хороша для их вечеров, где все будут тереться локтями и бросать кости.

— Звучит прелестно. Посмотрим, смогу ли я выкроить время в расписании. Аукцион уже скоро, ты ведь в курсе.

Мэрион усмехается.

— Ах да, ваш аукцион! Я удивлена, что вы набрали кворум, чтобы он смог удержаться на плаву.

— В этом году мы нуждаемся в открытых сердцах и кошельках больше, чем когда-либо, — соглашается Патрисия. — Кстати, у нас появилась такая штука: все смогут делать ставки онлайн. Напиши, если захочешь, и я вышлю тебе ссылку. Я знаю, что вы обожаете гитары с автографами, и у нас есть одна, подписанная Aerosmith.

Глаза у Мэрион жадно вспыхивают. Она совершенно не умеет скрывать свои эмоции.

— Звучит весьма соблазнительно. Я дам тебе знать.

С этими словами она дает по газам и уезжает, взвизгнув шинами, будто может произвести впечатление на такого человека, как Патрисия (которая ненавидит громкие звуки, запах выхлопных газов и черные полосы от шин).

— Что за гротеск, — бормочет Патрисия себе под нос.

Это одно из ее любимых слов, и она прекрасно помнит, как выучила его — в перерыве на смене в закусочной. Одна из клиенток оставила на столе потрепанный номер «Дайджеста читателя» (и огромные чаевые), и юная Пэтти сунула журнал в карман передника вместе со счетом, чтобы полистать его позже. Сидя в переулке на перевернутом ведре, она перелистывала страницы и потягивала черный кофе, а потом остановилась на разделе «Сила слов». Там была подборка впечатляющих и элегантных терминов, и Пэтти сразу поняла, что это, возможно, первый шаг к тому, чтобы стать такой же стильной, как та леди, что забыла журнал в закусочной.

Гротеск, альков, джулеп, дамаск, лазурит, досада, прискорбие.

Прежде Патрисия не подозревала, что такие слова существуют. Они оставляли на языке насыщенный и сложный вкус, и она поставила перед собой цель использовать по одному из них в день. Иногда это кончалось не очень хорошо. К примеру, одному дружелюбному клиенту она сказала, что он выглядит «весьма скорбно», и он потребовал менеджера, потому что решил, что его оскорбили. Но порой бывала и польза. Когда Патрисия правильно назвала малахитовую булавку для галстука, которая была у одного мужчины, он дал ей пятерку на чай, сказав, что ему нравятся умные девушки.

Оглядываясь в прошлое, можно считать, что эта статья и это слово были первыми шагами на ее пути от Пэтти к Патрисии, от тощей матери-одиночки, едва сводящей концы с концами, к богатой, влиятельной женщине, у которой одна гардеробная по площади больше многих ее предыдущих квартир.