Я — ярость

Трудно сказать, откуда это онемение: она находится в шоке от травмы, нанесенной пониманием того, что делает с человеком Ярость, — или, может, все еще застряла в «дерись, беги или замри»-инстинкте?

Не имеет значения.

Не так уж у нее много времени.

Она раздевается и запихивает одежду в очередной мусорный пакет, спешит в душ, включает воду на максимум и смывает всю кровь, а потом до бесконечности оттирается скрабом. Надевает старую, не очень хорошо сидящую одежду из сумки и понимает, что вся одежда поновее заперта в бабушкином доме за воротами. Вот дерьмо! Надо уезжать отсюда, но домой нельзя, и ходить в этом старье она тоже долго не сможет. Ее текущее положение ужасно по множеству причин, но Элла на полном серьезе совершает набег на шкафы миссис Рейлли, пытаясь найти что-нибудь не совсем мерзкое. Все пахнет стиральным порошком. Абсолютно все не в ее стиле: длинные пышные юбки акварельной расцветки, свободные майки, которые предполагается носить с кардиганом с короткими рукавчиками и оттенять длинной нитью со стеклянными бусинами. Миссис Рейлли была из тех дам, которые любят выглядеть чуточку по-ведьмински.

Элла бормочет извинения призракам кошек и набивает мусорный пакет длинными юбками и туниками их хозяйки, даже берет какие-то отвратительные сабо и сандалии. Похоже, ей теперь придется жить как в видеоигре, подбирая все, что попадется под руку. Одежду и свои собственные вещи она запихивает в старенькую машину миссис Рейлли — чудовищно маленькое авто, но, по крайней мере, на нем можно уехать. Оно заправлено, и, судя по всему, за ним хорошо следили. Двигатель, который давно не работал, заводится с легким треском.

Она то и дело поглядывает на дядю Чеда, пока суетится по дому. Миссис Рейлли умерла, ее дочь Тони тоже либо мертва, либо на карантине, либо вообще не заинтересована в имуществе матери, и поэтому Элла без зазрения совести грабит дом. Она берет с собой в дорогу все, что можно съесть и что не нужно держать в холодильнике. Багажник набивает безалкогольными напитками и водой в бутылках. Забирает из гостевой спальни одеяло и подушку, отыскивает фонарик и аптечку первой помощи в аварийном ящике, собранном на случай ураганов. Берет самый острый нож, который дядя Чед швырнул через всю комнату. И, хотя Элле противно от себя самой, она обшаривает все шкафы старой леди, поднимает все матрасы и даже испытывает некоторое удовлетворение (смешанное с отвращением), найдя пятьсот долларов наличными в ящике для нижнего белья, аккурат между розовыми полиэстеровыми трусами с высокой талией.

Наконец осталось последнее, то, что страшит больше всего. Элла возвращается в дом и, задержав дыхание, вытаскивает у дяди Чеда ключи, висящие на поясном карабине. Потом отмывает руки от крови, высовывается в парадную дверь, тщательно осматривая улицу в поисках любого намека на людей. Убедившись, что никто не видит, что даже занавески ни у кого не колышутся, Элла перегоняет полицейскую машину на другую сторону дорожки, выезжает задним ходом на улицу, загоняет тачку в гараж и опускает дверь.

Вот тут-то ее настигает настоящий ужас.

Не когда она нашла мертвого полицейского, не когда вымывала его кровь из-под ногтей, не когда раз пять прошла мимо его тела, обыскивая дом.

Нет, она паникует в тот момент, когда, возможно, кто-то звонит в полицию, сообщая, что увидел нечто странное: девушку-подростка за рулем полицейской машины.

Полицейские теперь не занимаются случаями проявления Ярости. Они выезжали по таким вызовам в первые несколько недель (как раз когда Элла звонила в 9–1–1 по поводу отца), но, как правило, всегда опаздывали и уже никому не могли помочь. Теперь они знают, что нет смысла торопиться и что ко времени их прибытия от жертвы уже ничего не останется, так что они не волнуются. Но полицейские заботятся о своих: если они будут вызывать дядю Чеда, а он не ответит, и плюс к этому появятся сообщения, что его патрульную машину перегоняла девчонка… в общем, Эллу ждет нечто похуже, чем пошлые шутки о наручниках и строгий выговор о том, что надо вести себя хорошо.

Вернувшись в дом, она окидывает комнату взглядом в последний раз, думая, что

еще может ей пригодиться. Наконец, Элла присоединяет к своей добыче ацетаминофен от нарастающей головной боли, а также мельницу с перцем в форме русалки (с кухонного стола миссис Рейли). Уже почти оказавшись за дверью, она размышляет насчет оружия дяди Чеда: пистолет, нож и перцовый баллончик (теперь уже вне закона).

Она одна в целом мире, ей пригодится любая помощь… но Элла не может заставить себя украсть у полицейского.

Она запирает входную дверь, бежит к машине и покидает район — невероятно медленно, постоянно поглядывая в зеркало заднего вида, не замаячит ли на горизонте отец. Конечно, из их дома никак нельзя рассмотреть, что происходит у миссис Рейлли, но ему ничто не мешало припарковаться дальше по улице, чтобы понаблюдать, как дядя Чед будет вытаскивать Эллу наружу. Папа, наверное, с удовольствием посмотрел бы, как ее выводят из дома в наручниках.

Слава богу, его не видно.