Я — ярость

Каждая мышца в теле Бруклин ужасно напряжена, и Патрисия прижимает ее к себе, еще ближе и крепче. Тишина, стоящая в доме, вызывает отвращение, и она начинает напевать песню, которой пыталась успокаивать Челси во время колик, — «Ты мое солнышко». Она уже много лет не пела, потому что голос у нее не идеален, а Патрисия не делает публично того, что у нее не получается идеально. Спальня такая большая и гулкая, несмотря на роскошную обивку, что она слышит себя со всех сторон. Получается немного насмешливо и неуверенно одновременно, и все же Патрисия продолжает петь, чтобы успокоить Бруклин (а может, себя саму).

Она остро ощущает все и в то же время — ничего не чувствует. В горле скребет, раны ноют, кровь горячим липким месивом стекает вниз и, подсыхая, холодит ноги в туфлях. Бруклин пышет жаром, девочка извивается, как рептилия, инстинктивно, безо всякого плана. Патрисия держит ее так, что немеют руки. От крошечных настойчивых пальчиков по всему телу будут синяки размером с десятицентовики. Патрисия поет одну и ту же песню, как будто мантру или псалом, даже сочиняет пару новых куплетов, чтобы разбавить монотонность.

Когда ты напала на меня,Когда я зашла, о дорогая,Я так удивилась, увидев твои зубы.И теперь я буду держать тебя,

Пока ты не успокоишься, о дорогая,И тогда мне станет намного легче.

Голос садится, хрипит, Патрисия с удивлением слышит, что звучит уже совсем как старуха. Пальцы онемели, ноги затекли. Она думает о том, что случится, если она отпустит Бруклин, если просто сдастся и девочка высвободится.

Этого нельзя допустить.

Ее шея так близко от лица Бруклин.

Патрисия усиливает хватку.

Она забывает, что там она пела.

Просто пялится на открытую дверь гардеробной, задаваясь вопросом: как, черт возьми, до этого дошло?

В другой жизни она позвала бы на помощь Розу — но Розы больше нет.

— Бабушка?..

Тихий дрожащий голос возле уха.

— Бруклин?

— Бабушка, ты опять плачешь. И ты делаешь мне больно.

Патрисия глубоко вдыхает и шевелит пальцами, не уверенная, безопасно ли отпускать внучку. Тело Бруклин больше не напряжено, пальцы ослабили мертвую хватку, а движения головы скорее свидетельствуют о любопытстве, о желании ребенка разглядеть, что происходит, а не о судорожных животных рывках в направлении яремной вены. У Патрисии отваливаются руки, но она отпускает ровно настолько, чтобы Бруклин смогла чуть отстраниться. Девочка садится ей на колени и очень серьезно смотрит в лицо. Глаза снова нормальные — глаза Патрисии, глаза Челси, глаза Эллы, голубые, как небо, — а лоб хмурится.

— Бабушка, ты слишком много плачешь. Ты говорила, что большие девочки не плачут.

Патрисия сглатывает комок в горле и протягивает руку, чтобы смахнуть слезы.

— Времена сейчас непростые, не так ли? Как ты себя чувствуешь?

— Как будто я что-то забыла. И еще так здорово посидеть у тебя на коленях!

Бруклин устраивается поудобнее, как курочка на насесте, и улыбается. Если она и ощущает на зубах и на губах вкус крови, то не упоминает об этом — и Патрисия тоже. Она не может припомнить, когда у нее в последний раз сидел на коленях ребенок; наверное, это была Челси, еще совсем маленькая, до того, как замкнулась в себе. Элла никогда не делала ничего подобного: она всегда вела себя холодно и сдержанно. Сидеть вот так на самом деле здорово, если б не шок вкупе с двумя ранами на ноге. В обычной ситуации Патрисия вызвала бы скорую.

Бруклин поворачивается боком и кладет голову на плечо Патрисии, и та медленно поглаживает девочку по спине. Мысли проносятся со скоростью света. Надо ли накладывать швы, и если да, то как это сделать без денег? Она все еще имеет доступ к их с Рэндаллом общей страховке или он заставил свою молодую грудастую секретаршу закрыть страховой договор Патрисии? У нее все еще есть швейный набор или это все осталось в прошлом, когда Патрисия променяла самодостаточность на заслуженные покой и комфорт?

Наконец Бруклин встает с ее колен.

— Мне надо на горшок, вот почему я вышла из гардеробной. Элла научила меня открывать замок заколкой, но я так злилась, что ты меня заперла! Никогда меня больше не запирай, ладно?

И не дожидаясь ответа, абсолютно не помня о том, что сейчас происходило, она удаляется. Даже не обращает внимания на кровь.

Патрисия откидывается к стене, шея затекла и невыносимо болит. Она бегло оценивает свое состояние. Головная боль. Боль в шее и спине. Синяки на ребрах и на спине: Бруклин изо всех сил щипала ее. Синяки на бедрах, потому что девочка сжимала ее ногами, пытаясь забраться повыше, впивалась в кожу пятками. Один укус чуть выше колена на внутренней стороне бедра. Другой, более серьезный — на икре, прямо в мышцу. Бруклин к тому же двигала зубами, вгрызаясь в нее сильнее. Патрисия смотрит на лоскут из кожи и мяса, свисающий, как будто это край стейка, потом закрывает глаза. Она не может позволить себе пластического хирурга, который разберется с такой раной.