Я — ярость

Они смотрят друг на друга. Секретарша раздражена, а Патрисия холодна и недосягаема. Ни одна женщина не сломает ее.

— Итак, без страховки вы должны нам сто пятьдесят долларов. Мы принимаем наличные и кредитные карты.

У Патрисии с собой только сто долларов налички, хотя дома есть еще немного. Именно по этой причине она не взяла больше: они не могут ничего поделать, если с нее нечего взять. Патрисия в курсе, что Рэндалл аннулировал все ее карты, потому что несколько раз пыталась заказать продукты онлайн для себя и для Бруклин. И если она не заплатит прямо сейчас, то ей не выдадут антибиотики.

— Могу дать вам сотню наличными, — любезно говорит она, протягивая хрустящую купюру.

Секретарша качает головой, будто разговаривает с идиоткой.

— Сто пятьдесят. Можете заплатить наличными и картой раздельно, если хотите. — Она указывает на прайс-лист на стене. Ламинированная бумага выцвела, уголки загнулись. — Вот здесь все написано.

— Боюсь, больше у меня нет. Берите или не берите.

Секретарша поднимается.

— Мэм, вам придется заплатить, это так не работает. У нас тут не гаражная распродажа. — Она повышает голос, и из-за окошка с рецептами выходит другая женщина, крупная, пожилая, скрестившая руки на груди. Охрана.

Патрисия вздергивает подбородок.

— Это работает так: у меня есть деньги и я вам их даю. Что вы делаете с ними после — ваше дело. — Патрисия кладет купюру на стойку, кивает, словно королева, и неторопливо выходит за двери. Она уже на полпути к машине, когда позади раздается звук распахнувшейся двери. Патрисия не оглядывается.

— Леди, вы обязаны заплатить! Вы не можете просто взять и уйти!

Патрисия открывает дверь машины.

— Могу и уйду. У вас есть мой адрес. Вышлите счет.

Позади раздается стук шагов, Патрисия садится на водительское место, и ногу дергает сразу в двух местах: легкое покалывание постепенно переходит в горячие волны боли. Прежде чем Патрисия успевает захлопнуть дверь, секретарша ловит ее и распахивает.

— Вылезайте, сейчас же. Мы вызываем полицию.

Патрисия разворачивается всем телом, и ей кажется, будто с нее слой за слоем что-то спадает, будто она древнее чудовище, поднимающееся из морских глубин, сбрасывающее груды песка и ила. Ее рот кривит усмешка Пэтти, гнев Пэтти переполняет грудь, стекает по рукам и ногам, и она отрывает руку секретарши от двери и со всей силы отвешивает ей пощечину.

— Не смей трогать мою машину, сука! — визжит она. В голосе прорывается старый южный акцент Пэтти.

Секретарша отшатывается, приложив ладони к лицу, и смотрит на Патрисию так, словно она сошла с ума.

Но она мыслит абсолютно здраво. Только что она призвала ту часть себя, которая выживает, несмотря ни на что, которая сопротивляется, которая будет зубами и ногтями выцарапывать себе свободу.

— Леди, какого хрена? — растерянно говорит секретарша.

Патрисия отталкивает ее, пихнув рукой в живот, захлопывает дверцу машины и блокирует замки. Потом заводит и выжимает заднюю передачу. Секретарша уже должна понять, что если не уберется с дороги, то Патрисия попросту переедет ее.

Все летит к черту, когда на сцену выходит Пэтти.

— Вы не можете уехать! — вопит секретарша вслед.

Патрисия чуть опускает стекло.

— Но вот она я, уезжаю! — рычит она.

Она выезжает с маленькой парковки, покрытой трещинами, мимо диванного кладбища. Один раз оглядывается: секретарша все еще стоит на парковочном месте, прижимая к щеке руку.

Что они будут делать? Вызовут полицию?

Что ж, полицейские все равно не нагрянут к ней.

Только не в дом судьи.

Может, он ее и бросил, но этот дом по-прежнему его собственность.

Он отнял у нее все, но это еще не значит, что она обратилась в ничто. Даже когда все потеряно, есть часть ее, которая не сдается.

Оказывается, Пэтти вовсе не сгинула.

Она просто ждала все эти годы, когда снова понадобится.

41.

Элла моргает. Она лежит лицом вниз, на спине что-то очень тяжелое. К щеке жмется старый ковер с грубым ворсом. Пахнет хлоркой и кислым пивом. Трудно дышать.

— Помогите!

Дыхания едва хватает на одно это слово, и сверху так сильно давит, и она не может вдохнуть. Элла паникует, мечется, хочет кричать, но не может. Ее снова швыряет в тот момент, когда отец душил ее, когда мир стал серым, красным, а потом исчез вовсе. Она хочет схватиться за горло, защититься, оттолкнуть нечто тяжелое сверху — но не может. Ее руки крепко прижимают к бокам.

— Тише, — говорит чей-то голос возле уха. — Все в порядке, ты не одна. Ты испугалась, и это нормально. У тебя был приступ, но мы тебя удержали. Мы сейчас слезем, и все будет хорошо.

Элла узнает голос — та девушка из аптеки, Лиэнн. Она говорит очень спокойно, рассудительно, по-доброму. Элла чуть расслабляется, и кажется, именно это и было нужно — со спины уходит большая часть веса. Другой знакомый голос ворчит:

— Где антибактериальный крем? Она меня оцарапала.

Ривер.