Я — ярость

Элла протягивает руку, все еще немного волнуясь, но понимая, что… ну, черт, почему нет? Если б они захотели, то уже давно могли причинить ей боль, связали бы, навалились, выкачали из нее всю кровь. В этом крошечном трейлере она полностью в их власти, как и в случае с отцом, но они, в отличие от папы, заботятся о том, что она думает и чувствует, спрашивают ее согласия. Если б она ушла, они были бы расстроены, но позволили бы — потому что и Лиэнн, и Ривер, похоже, хорошие люди.

— Я готова.

Все очень быстро и крайне профессионально. Пахнет спиртом, и Элла вспоминает, как ее маленькую водили к педиатру, но запах быстро рассеивается, а Ривер осмотрительно перекрывает Элле обзор. Руку обжигает болью, потом по ране дважды проводят чем-то — и вот уже Ривер промывает порез и залепляет его пластырем с рисунком пальм.

— Не так уж кошмарно, а? — смеется Ривер.

— А где мое печенье?

Неприятно признавать это, но Эллу слегка мутит. По крайней мере, она не ощущает запаха крови. После дяди Чеда она уверена, что когда она снова почует эту горячую медную вонь, то ее будет тошнить.

Лиэнн, уже одетая в халат, насвистывает, уходя в чистую комнату с двумя чашками Петри. Загорается свет, оживает оборудование. Ривер кладет перед Эллой на салфетку два печенья «Орео», как будто Элла в детском саду, и она с удовольствием жует, радуясь, что желудок приходит в норму.

— Так что она там делает?

Ривер косится на чистую комнату и вздыхает.

— Знаешь, раньше там была спальня, с большой удобной кроватью. Но теперь Лиэнн оборудовала лабораторию, и мы спим на двухэтажной койке… Что касается того, что она там творит, то это выше моего понимания. Выращивает чистую культуру, прогоняет ее через центрифугу, которую стащила из шкафчика с мусором в своей старой лаборатории, промывает, прогоняет через мою старенькую печь су-вид[45] — прощайте, идеальные стейки! — в общем, это какая-то магия, и когда со всем покончено, то она проверяет образец под микроскопом примерно раз десять, потом закачивает его в иглу и делает тебе классную татушку.

Ривер закатывает рукав и показывает выпуклый шрам размером с большой палец, прямо на предплечье. Он действительно похож на след прививки от оспы, как у бабушки, но с двумя крошечными синими точками.

— Мы используем цветной пигмент как подпись. Модных сертификатов не выдаем, зато можем сделать твой шрам особенным.

— И у меня больше не будет Ярости?

Ривер качает головой.

— Не будет. Пару дней будешь чувствовать себя немного странно, пока организм усваивает вакцину. У многих людей подскакивает температура, и им хочется полежать, это совершенно нормально. Но Ярости у тебя больше не будет, и ты не заразишься снова. Лиэнн утверждает, что вирус едва ли мутирует, потому что он не как коронавирус или грипп, которые постоянно адаптируются под меняющиеся условия. Если привить достаточное количество людей, то вирус просто… исчезнет. И это грустно, знаешь ли. Мы могли бы спастись, но из-за капитализма, бюрократов и коррупции то, что должно быть бесплатно, внезапно становится основным оружием классовой войны.

— Что ты имеешь в виду?

Ривер выглядит смертельно серьезно.

— Представь, что ты очень богата и тебе не нравятся темнокожие. Или бедняки. И тут пандемия накрывает Флориду, Южную и Центральную Америку, Африку. Внезапно можно сажать тех, кто тебе не нравится, в тюрьму безо всякой причины. Или же просто позволить им запираться в домах и убивать друг друга. Можно депортировать из страны тех, кто тебе неприятен, а то и принудительно стерилизовать их.

— Погоди, что?!

Ривер качает головой.

— Ты, наверное, не очень знакома с нашей тюремной системой, но поверь: это великолепный инструмент угнетения масс. В любом случае, власти уже давно могли бы решить проблему с вирусом. Лечение почти ничего не стоит, любая лаборатория в стране оснащена необходимым минимумом оборудования. Это дерьмо могут синтезировать старшеклассники на уроках по продвинутой биологии. Но они продают вакцину тем, кто больше заплатит, и затирают все упоминания о ней в сети. — Ривер смотрит Элле прямо в глаза. — И это делается специально, в интересах конкретных людей.

— Вот дерьмо.

Элла не знает, что еще сказать. Она едва ли может считать себя человеком после всего, через что прошла, рассудок у нее точно помутился. Куски пазла медленно складываются, образуя знакомую картинку, которую она предпочла бы не видеть.

Все, что выпало на их долю, все, что случилось с мамой, сестрой, вся эта изоляция, ровно как в ковид, — всего этого могло не случиться.

Будь они в другой стране или при другой власти, Олаф был бы жив и они все были бы дома…

Ну, то есть дома было не так уж хорошо.

Но в любом случае они с мамой и Бруклин могли оставаться в безопасности, здоровые. Где-нибудь, где хорошо жить или, по крайней мере, начинать новую жизнь с нуля.