Я не свидетель

— Разрабатываю, вроде лучше стало, чувствительность в пальцах появляется…

Окажись Остапчук полюбопытней, возможно, углубившись в какие-то подробности, скажем: а чем собственно занимается Левин, не ловит же он слинявших алиментщиков? — Так вот, случись такой поворот в разговоре, не исключено, что Михальченко и упомянул бы, что некий Александр Тюнен платит по сорок рублей в сутки за то, что Левин ищет его отца, а кроме того за валюту должен выяснить обстоятельства смерти и место захоронения оберста Кизе, о котором печется его племянник из Мюнхена, — тут бы, глядишь, и вспомнилось Остапчуку письмо Георга Тюнена до востребования Иегупову, попавшее с главпочтамта в один из ящиков остапчуковой коллекции. Впрочем, ничего бы не вспомнилось Остапчуку, поскольку письмо это попало к нему в самый разгар работы комиссии, мучительного писания справок, и конверт с письмом, даже не взглянув на него, Остапчук швырнул в один из ящичков, где лежали еще неразобранные прочие бумажки, отложенные для знакомства «на потом», когда выдастся свободное время…

Со стороны дороги к сетчатому забору подъехал желтый милицейский «уазик»; сидевший в нем старшина посигналил.

— Ну что там? — спросил Остапчук у старшины, выскочившего из машины.

— В ДОСААФе комнату, где оружие, обчистили. Начальник управления послал за вами.

— Ладно, жди, — пробурчал Остапчук и поплелся назад.

— Через пятнадцать минут они выехали в город.

16

Утром Левин встал с головной болью, вялый и хмурый. И еще угнетало почти полное отсутствие движения в делах, которыми он занимался в бюро, а потому — перспектива одиноко сидеть за письменным столом, натужно думая, что еще можно предпринять, куда бы ткнуться, чтоб забрезжило, чтоб мелькнула хоть какая-то радость.

Трамвай, как назло, тащился медленно, часто останавливался, затем вообще остановился, где-то далеко впереди была пробка. Левин вышел и двинулся пешком…

Посидев с полчаса, пошевелив бумагами на столе, Левин взял листок с недавними выписками, сделанными после чтения писем Кизе: «Сержант Юра», «прораб», «авторемонтный завод», «Рита (очевидно, Маргарита) — кладовщица в инструментальном цехе». Единственное, что выглядело материальным в данный момент — это красно-кирпичное здание авторемонтного завода с железными въездными воротами, которые Левин видел десятки раз. Все остальное — Юра, Рита, прораб — просто слова, имена существительные, вынырнувшие из глубины сорокадвухлетней давности. Они для него сейчас бесплотны, как это стекло в окне — тоже имя существительное, обозначающее некую прозрачную субстанцию. Однако сквозь нее виден двор, каштан, у забора «уазик», эту машину Михальченко привел в порядок, и она резво бегает; в машине, свесив ноги в открытую дверцу, сидит шофер Стасик, недавно демобилизовавшийся из погранвойск; если он на месте, значит и Михальченко у себя. Вот что видно сквозь прозрачное имя существительное «стекло», которое даже потрогать рукой можно, чтоб ощутить. А что видно сквозь слова «сержант Юра», «прораб», «Рита»? Ни-че-го! Остается авторемонтный завод: красный кирпич стен, рядом автобусная станция, маленькая площадь, где всегда народ, пыль, ошметки газет, использованные билеты, крохотный — три-четыре прилавка — базар, где продают пучки моркови, петрушки, укропа, свеклу…

Он вышел к Михальченко, дернул дверь, но она оказалась заперта. «Значит махнул куда-то поблизости», — подумал Левин и двинулся во двор. Заметив его, Стасик, еще не утративший армейских привычек, соскочил с сиденья и встал у дверцы.

— Где наш милый шеф? — спросил Левин.

— Не знаю, Ефим Захарович. Приказал быть здесь.

— Заводи, прокатимся.

— Куда едем? — Стасик вставил ключ зажигания.

— На авторемонтный завод. Улица Белградская. Знаешь?

— Знаю.

— Поехали.

Из вахтерской по внутреннему телефону Левин позвонил начальнику отдела кадров, объяснил, кто он, передал трубку вахтеру, тот, получив указание, сказал:

— Проходите.

— Куда идти?

— Справа, за этим цехом здание заводоуправления. На втором этаже…

Кабинет начальника отдела кадров находился в конце коридора. Постучав, Левин вошел. Обыкновенная казенная комната, стол, сейф в углу, этажерка с какими-то брошюрами. Начальник отдела кадров поднялся из-за стола.

— Проходите, садитесь.

Левин протянул ему удостоверение. Тот с любопытством повертел его.

— Смотри, — улыбнулся кадровик, — не знал даже, что существует такое агентство, — и взглянул на Левина.

— Как видите, существует.

— И много убийств расследуете? — он был высок, худощав, хорошо выбрит, ладно скроен, неброско, но аккуратно одет: белая свежая сорочка с ровно закатанными рукавами, хорошо отглаженные, черные, но почему-то, как успел заметить Левин, флотские брюки.

— Мы убийствами не занимаемся, — ответил Левин. — Так, всякой мелочью. Вы, я вижу, недавний флотский?

— Точно. Недавний. Списали… Я вас слушаю.

— Простите, как ваше имя-отчество?

— Олег Степанович.

— Олег Степанович, скажите, пожалуйста, на заводе есть ветераны?

— Что понимать под «ветеранами»?

— Те, кто работал здесь с сорок седьмого-сорок восьмого годов.

— О-хо-хо! Таких уже никого нет.