Я не свидетель

— Амвросий Илларионович, я работаю в частном сыскном агентстве. Вот мое удостоверение, — Левин полез в карман, но Колядко махнул рукой, мол, ни к чему это. — По просьбе одного зарубежного клиента мы разыскиваем следы его родственника. Он был военнопленным, сидел в Старорецком лагере и работал у вас на заводе. Фамилия его Кизе. Алоиз Кизе. Вы не помните такого?

— Их много у нас имелось, в разных цехах, всех не упомнить.

— Он работал у прораба, кажется в инструментальном цехе.

— Не помню.

— А кто был прорабом в 1947–1948 годах?

Колядко задумался. Левин следил за его как бы отупевшим оплывшим лицом, понимая, как тяжело вращаются в обратную сторону стершиеся жернова старческой, скованной склерозом памяти. Наконец тот просипел:

— Гутаров, вроде Павлом звали. Или Петром.

— А где он сейчас?

— Он недолго проработал. Кажется, после смерти Сталина уволился и куда-то уехал.

«Для него точка отсчета времени — смерть Сталина. Это никакой склероз не затуманит», — подумал Левин и спросил:

— А вы с какого года там работали?

— Я служил в конвойных войсках. В сорок шестом, летом, демобилизовался. С тех пор там и был на кадрах.

— Амвросий Илларионович, а не помните ли вы кладовщицу из инструментального цеха, Риту, Маргариту.

— Эту помню. Рита Марголина. Ушла с завода на пенсию. Сам ее оформлял.

— Давно ушла?

— Давно, почти разом со мной.

— А адреса или телефона у вас нет?

— Нет. На что мне ее адрес? Я сотни людей на пенсию провожал. Это сколько же мне адресов надо хранить, — он слабо пошевелил пальцами.

— Что ж, спасибо вам, Левин поднялся, понимая, что больше ничего тут не выловит. — До свидания.

— До свидания, — равнодушно ответил Колядко.

На улице Левин взглянул на часы. Было четверть третьего.

— «Что ж я имею в итоге? — подумал он. — Фамилию Риты, кладовщицы из инструментального цеха — Марголина. Дырка от бублика. Но не сжевало ли время сам бублик?» Он сел в машину.

— Куда теперь? — спросил Стасик.

— Домой, в контору. Обедать пора. Проголодался, небось?

— Не очень…

На письменном столе Левин нашел записку от Михальченко: «Не дождался, ушел в райфинотдел. Звонили с почты, на ваше имя есть какое-то заказное письмо».

Порвав записку и бросив ее в корзину у стола, он включил электрочайник, достал из ящика салфетку, расстелил, вытащил из бумажного свертка бутерброды, опустил в чашку два кусочка сахара и разовый пакетик грузинского чая. Вода закипела быстро. Он налил в чашку, дождался пока чай заварится покрепче, и стал есть. Жевал бездумно, прихлебывал подслащенную воду, вовсе не имевшую вкуса чая.

Покончив с едой, Левин позвонил кадровику на авторемонтный завод.

— Слушаю, — отозвался голос кадровика.

— Олег Степанович, извините, беспокою еще раз. Это Левин. Вы не смогли бы в той адресной книге, где вы нашли мне товарища Колядко, поискать еще такую фамилию: Марголина Рита или Маргарита… Нет, не Марговина, а Марголина… Да… На пенсию ушла в 1979 году… Хорошо, жду у телефона… Что? Записываю: Марголина Маргарита Семеновна, улица Бакинских комиссаров, восемнадцать, квартира пять, — повторил Левин. — А телефон есть? Очень хорошо… Так. 74-12-52… Все. Огромное Вам спасибо!..

«Ну, Маргарита Семеновна, окажитесь на высоте. Главное, чтоб вы были живы и проживали еще по этому адресу, — думал Левин. — Я нашел вас в нашем городе через Германию. Вот такие бывают фокусы. Так что сговоритесь с судьбой и предстаньте во плоти».

Он сунул очки в истрепанный футляр, убрал со стола посуду и салфетку, похлопал по карману, проверяя на месте ли ключи и вышел, захлопнув входную с улицы дверь.

На почте, в сортировке почтальона, с их участка уже не было. Старшая сортировщица, сидевшая перед кипой журналов, видимо, расписывала их по участкам. Она неохотно пошла искать письмо. Наконец нашла.

Письмо было от майора Каназова из Энбекталды.

Вернувшись в бюро, Левин сел в кресло у окна, вскрыл письмо.