Я не свидетель

«…Вчера меня разыскал некий господин, приехавший из России то ли по каким-то своим делам, то ли в командировку. Визит его был неслучаен. Два года назад я по просьбе советника доктора Клеффера купил у нас в деревне неплохой дом для господина Тюнена и открыл в „Витцель-банке“ счет на его имя, куда положил оставшиеся деньги. Тогда же я сообщил об этом господину Тюнену, написав ему в Старорецк. Но он мне не ответил. И вот, спустя два года пришел ответ, да и то не по почте — его вручил мне этот русский, приехавший по каким-то делам на несколько недель в Германию. В письме Тюнен сообщает, что он благодарен, но что воспользоваться сейчас этим не имеет возможности, мешают какие-то серьезные обстоятельства. Из намека я понял, что выехать с семьей в Германию на постоянное местожительство пока что нет реальной возможности… Все это следовало бы сообщить советнику доктору Клефферу, но он, уехав в Вену два года назад, больше не появлялся, адреса своего мне не сообщил, в здешней адвокатской конторе, где он работал, дать адрес кому-то отказались»…

Теперь Левин понял, откуда привалило наследство Георгу Тюнену, о котором он сообщал Иегупову в письме, провалявшемся на почте несколько месяцев, и попавшем затем к Остапчуку. За что так щедро поблагодарили Франца Тюнена люди из германского посольства в Москве, чьим эмиссаром в Старорецке являлся молодой тогда офицер Алоиз Кизе, какова была его миссия в одном из губернских городов Украины? Ломать голову над этим было бессмысленно, если даже сам автор дневниковых записей толком ничего не знал, кроме того, что как фельдъегерь возил из Старорецка с риском для жизни какие-то запечатанные пакеты в Москву… Анерту, конечно, надо сообщить, что его послание получено, и в этом письме подкрепить желание Анерта, пока ему не расхотелось, покопаться в дневниках дядюшки за последующие годы.

Левин сел было за пишущую машинку, но вошел Михальченко.

— Ну что? — Левин повернул к нему голову.

— В агентстве никаких следов этого билета нет.

— Значит все. Пустой номер, — Левин стал закладывать лист бумаги в каретку.

— Не совсем, Ефим Захарович.

— Как это понимать?

— Сел я в машину, едем домой. Стасик молчит, крутит баранку, а я себе думаю.

— И что ты надумал путнего?

— А что, если этот билет был похищен в день отлета? Значит сдавать его отправились не в городское агентство, а в кассу прямо в аэропорту.

— Резонно.

— И я поехал туда. Зашел в линейный отдел к ребятам. Все старые знакомые. Растолковал, что к чему.

— Короче.

— А короче — билет сдал Касперский Зиновий Данилович.

— Это кто же такой?

— Будем узнавать, — Михальченко потянулся к телефону, набрал номер, затем дал отбой и набрал другой. — Володя? Здорово!.. Михальченко… Ничего, все в норме… Ты, говорят, капитана получил? Поздравляю… Слушай, мне очень нужно установить одного человека. Выручи… Записывай: Касперский Зиновий Данилович, улица Ковпака, десять, квартира десять. Паспорт номер… — и он продиктовал. — Я тебе перезвоню…

— Вот копия справки из аэропорта, — положив трубку, Михальченко протянул бумажку Левину. — Дали под честное слово, что возвращу. Удержали с этого Касперского двадцать пять процентов. Это значит, что билет был сдан менее чем за три часа до вылета. Есть над чем поразмыслить?

— А что если он просто нашел билет? — сказал Левин.

— Вполне возможно, что Касперский нам так и скажет. Но порядочный человек в таком случае сдает его сотрудникам аэропорта, но не как возврат, а безвозмездно, так сказать.

— Тоже логично.

— Экзаменуете?

— Размышляю вслух.

— От кого бандероль, Ефим Захарович?

— От Анерта.

— Что-нибудь новое?

— Кое-что имеется. Потом расскажу.

Михальченко вышел. Левин принялся клевать двумя пальцами по клавиатуре.