Я не вижу твоего лица

- Ну, вот ты и попалась, - говорит он, и я слышу, как улыбка солнечным лучом пронзает густую зелень его голоса.

Краска удушливая, обжигающая приливает к щекам, сердце пропускает удар, а внизу живота тянет, сладко, томительно и постыдно. Чёрт! Проклятые гормоны! Ведь ничего такого он не сказал и не сделал, а я плавлюсь и растекаюсь как сливочное масло на сковороде, словно мне предложили нечто неприличное.

- Алёна, ты же понимаешь, что я должен был тебя остановить, - тем временем говорит психолог.- Да, ты продемонстрировала, что твоё терпение лопнуло, что ты готова себя защищать и молчать больше не собираешься. Но если бы ты не остановилась, то могло бы произойти непоправимое.

Я медленно киваю. В коридоре шумно, бегают и визжат младшие классы, цокают каблуки учительниц, хлопают двери.

- Можно я пойду, - получается слабо, неуверенно. Уходить не хочется, но и оставаться наедине с этим парнем кажется неправильным. Моя реакция на него необычна, опасна, неприемлема.

- Нет. Я слишком долго ждал нашего с тобой разговора, чтобы отпустить тебя сейчас, - отвечает Давид. Ох уж эти лучи, ох уж этот непререкаемый тон. Мама, роди меня обратно! Ну что же он со мной делает, гад такой! Как же больно-то,  и сладко, и волнительно.

- О чём вы хотите поговорить? - произношу с деланным равнодушием и надеюсь, что голос мой звучит грубо.

- О твоём пребывании здесь, об отношениях с классом.

- Зачем?- усмехаюсь я. – Чем мне это поможет? Ну не буду я всем лыбиться, не буду искать в Сундуковой, Казаковой и Лапшове хорошие качества, чтобы проникнуться  к ним уважением.

- Разве я предложил тебе это?- спрашивает Давид, и солнечная улыбка сменяется лёгкой дымкой серого, преддождевого тумана. Обиделся. – Я и сам не фанат методов Дейла Карнеги.  У российского человека совершенно другой менталитет, чтобы следовать его советам. Для нас они бесполезны.

Звонок пронзительный, противный, режет ухо. Встаю, чтобы идти на урок. Краснуха мне моего отсутствия не простит. Горячая ладонь психолога ложится на плечо, слегка надавливая, вынуждая вновь сесть в кресло.

- Разве я позволил тебе уйти, Алена?

В голосе насмешка, шутливая, ненастоящая строгость и парализующая, одурманивающая, блокирующая волю нежность.

Забываю, как дышать, горячий шар в груди набухает, взрывается, и по всему моему организму разлетаются огненные брызги, ласковые, тёплые щекочущие.

- Меня возненавидели с первых минут моего появления в этой идиотской школе, - говорю раздражённо, злобно, чтобы отстал, не вгонял в краску. – Так чем мне поможет консультация психолога?  Она нужна тому, кто хочет в себе разобраться. А я не хочу. Я хочу, чтобы от меня отстали, чтобы не строили пакостей, дали нормально отучиться эти дурацкие три года! А уж если хотите с кем-то поболтать, позовите Надьку Казакову. Уверена, она обкакается от счастья!

Давид Львович выпрямляется во весь рост. Перед глазами возникают полосы и какие-то красные разводы на его футболке, скорее всего, надписи на английском. Наверняка что-то вроде «Мы против правил!»» или  «Не продавайся!». Жаль, не могу прочесть или хотя  бы нормально разглядеть.

- Хорошо, - вздыхает он как-то тяжело, обреченно. – Я понял, что ты считаешь меня хреновым специалистом, который ничего умного предложить не способен. Но неужели я тебе настолько неприятен, что ты не можешь просто со мной поговорить, ни как с психологом, а как с человеком?

Становится стыдно. Обидела хорошего парня, а он ведь мне всего лишь помочь хотел. Вот лучше бы я так Краснухе грубила или Ленусе и её компании. Нет же, моя трусливая натура знает, на кого можно скалиться без ущерба для здоровья. Тьфу! Сама себе противна!

- Я не хотела вас обидеть, - лепечу, а в носу уже начинает щипать от подступающих слёз. – Простите.

- А я и не обиделся, - смеётся Давид Львович, беря меня за руку и подводя к своему столу, заваленному бумагой, чем-то красным, зелёным и синим. Рисовал он тут, что ли когда его на кухню выдернули?

- Но сильно обижусь, если ты откажешься от чая с горными травами. Здесь  - в средней полосе такого точно нет. Я его из дома привёз, мама собирала.

Шелест отодвигаемой бумаги и каких-то пластмассовых предметов, со стуком ставятся чашки, щелчок, и чайник начинает гудеть, нагревая воду.

- Моя мама ослепла после того, как переболела гриппом. Долго плакала, не хотела быть обузой для отца. Переживала по поводу того, что больше не сможет учить детей истории. Смогла бы, но в школе, где она работала, тут же закудахтали:

- Как же так? Дети- это большая ответственность. Ах, Карине Тиграновна, мы, конечно, всё понимаем, но вам здесь – не место.

Они даже не попытались помочь, найти выход, поддержать человека!

Чайник закипел. Травянисто-сладкий, но в то же время свежий дух поплыл над столом.