Я не вижу твоего лица

В беседке темно. Лишь иногда несколько оранжевых светлячков – зажжённых сигарет пронзают мрак, делая всё вокруг праздничным. Контрабандно- пронесённая, хранящее тепло Лапшовского тела,  бутылка пива идёт по кругу. Каждый прикладывается к ней, делает по одному глотку. Наконец и в моих руках оказывается стеклянный символ взрослости и независимости. Смело подношу бутылку к губам, чувствую, как из круглого горлышка течёт на язык горьковатая пенная жидкость. Стараюсь не думать о множестве ртов, что обхватывали сосуд до меня, и о том, что никогда ранее не употребляла алкогольных напитков, тоже стараюсь не думать. Родители, разумеется, узнав бы о подобном безобразии, прочли бы многочасовую лекцию о вреде алкоголя, а потом, устроили бы бойкот. Вот только, где сейчас родители? И не для того ли я рвалась в интернат, чтобы освободиться от их удушающей заботы и пуританского воспитания? Да и по- правде говоря, что со мной случится из- за небольшого глоточка. Ведь эта несчастная бутылка- всего-навсего символ. Что-то вроде трубки мира для индейцев. Закусываем коленными семечками, купленными кем-то у одной из старух, сидящих на поселковом рынке. Берём их из большого кулька, сложенного из газеты. Семечки толстые, с ломкой, хрусткой,  чёрной, шершавой шелухой, пахнут вкусно. Простая, недорогая интернатская закуска, хорошо утоляет постоянный, неотступный  сосущий голод. Здесь, если ты не куришь, то должен грызть семечки. Ими наполняются карманы, их предлагают, если хотят на что-то поменяться, за поглощением  семечек решают проблемы, обсуждают вопросы, изливают душу. С ними жестоко борются учителя и воспитатели, ведь от семечек столько мусора, и этот мусор находится везде, в самых невероятных местах, на полу в спальнях и классах, между страниц учебников, в ворсе ковра, гордо лежащего в комнате отдыха, на подоконниках и в цветочных горшках.

- А ты - молодец! – восхищённо протягивает Ленуся, забирая у меня бутылку. – Приставить перо к пузу Макаки ещё никто не додумался.

По щекам растекается радостная краска смущения, дыхание на миг останавливается. Телом овладевает  такая лёгкость, словно всё это время я таскала на плечах тяжёлые камни, и сейчас они упали.

- И как ты догадалась, что у неё такая кликуха?- ржёт Лапшов. – Ну ты, Рейтуза – баба грозная. Я тебя боюсь.

Чувствую в себе потребность  срочно выдать нечто остроумное, кокетливое, колкое, но острой на язык я не была никогда. По тому, лишь краснею и млею в лучах славы и всеобщего принятия.

Под ногами хрустит разбитое стекло, сырой ветер пробираясь под куртку, щекочет  кожу длинными холодными пальцами, треплет  волосы. Вечер мрачен и густ, словно кофейная гуща. С трудом различаю, как во тьме двигаются размытые, похожие на  чернильные пятна, силуэты ребят.

- А прикиньте, как Макака теперь будет нашего класса бояться! Небось, все острые предметы спрячет, даже грифелями пользоваться запретит, - хихикает Надюха, обнимая меня за плечи.

Застываю, не зная, что предпринять. Несмотря на дружелюбный тон, от белокурой пампушки исходит некая враждебность. Но, может, я себя накручиваю? Алёнка, ты- параноик, везде тебе враги мерещатся . Радуйся, наслаждайся сегодняшним вечером, смехом, весёлыми голосами, доброжелательностью. Ты же мечтала чтобы всё было так, чтобы школа, друзья, шутки и твоё в этом непосредственное участие.

- Ну, так это уже будут её проблемы, - серьёзно изрекает Артём. – Не будем всякую галиматью записывать, и дело с концом.

Из динамиков магнитофона раздаётся песня о дыме сигарет с ментолом. несколько девичьих голосов фальшиво подпевает. Я тоже вклиниваюсь в этот нестройный хор, и песня несёт, вертит в водовороте радости, отбрасывает сомнения, тревожные мысли и подозрения куда-то в кофейную тьму. Чья-то рука неуверенно ложится мне на плечо. Голос, подпевающий песне, выдаёт  Ярика Кукайкина.  Как я уже успела понять – обычного мальчика-среднячка из толпы. Не отличник и не двоечник, ни злой, ни добрый, ни  хулиган и ни тихоня. Да и внешность, насколько показывали мои слабовидящие глаза, была у него весьма заурядной, короткие русые  волосы, средний рост, невыдающаяся комплекция, не был Кукайкин ни толстяком ни худышкой. Очков, кажется, тоже не носил.

- Это я, - заговорчески шепчет Ярик на ушко. – Давай дружить.

Термином « Дружить» в интернате обозначались отношения между парнем и девушкой. И каждая уважающая себя интернатская девчонка должна была состоять в таких отношениях, или, на худой конец, их ожидать, страдая от безответной любви, как это было у Надюхи.

Чувствую прилив весёлости, приправленный гордостью за себя и радостью. И пусть мне вовсе не нравится Ярик, пусть я вовсе не расположена,  целоваться   за школой и гулять  под ручку с этим парнем,  но отношения с ним повышает мой статус. Да и, что уж себя обманывать, лесть греет сердце. Значит, я не такая уродливая, значит – могу кому-то понравиться.

- А почему бы и нет? – усмехаюсь я, и действительно думаю: « Почему бы и нет?»

Глава 5