Я не вижу твоего лица

- Мы всё поняли и осознали, - прогудела директриса. Она старалась держать себя в руках, не срываясь на безобразный визг, как Наталья Георгиевна, не опускаясь до детского уровня учениц. Но за стёклами её очков металась паника.

- А может, хором попробуете?- Давид уже веселился. Ругал себя за излишнюю жестокость, за радость при взгляде на чужое унижение, за едкие, с противным кисловатым привкусом ехидные нотки в собственном голосе, но ничего не мог с собой поделать. Перед глазами стояло бледное лицо его Алёны, Алёнки, Алёнушки. Холодное, почти невесомое тело на его руках, робкая, словно неуверенная пульсация голубых жилок на запястьях, под прозрачной кожей, еле уловимое дыхание, призрачный, тревожно-пугающий зелёный свет луны и равнодушные глаза холодных далёких звёзд.

- Мы больше так не будем! – выкрикнули сидящие в классе не сговариваясь, отчаянно, устало. Правильно, кому охота сидеть неподвижно на жёстком деревянном стуле в мокрых штанах?

 Класс покидали  поспешно, стараясь не глядеть на Давида Львовича, изваянием застывшего у доски. Даже Надя опустила голову, стыдясь запачканных колготок. Лишь Ирина Борисовна, выходя последней из кабинета, протрубила:

- Вы же понимаете, Давид Львович, что эта выходка вам с рук не сойдёт.

Надо было отдать ей должное, пришла в себя директриса довольно быстро. Не женщина, а кремень, железобетонная статуя.

- А беспомощной и потерянной вы мне нравились больше, - промурлыкал Давид, и большим, грациозным котом, проскользнул мимо неё.

* * *

Заплаканное лицо, дорожки недавних  слёз на щеках, ровное сонное дыхание, прилипшие к, почти прозрачной  коже спутанные льняные пряди, синие круги под глазами.

Он осторожно сел на край кровати и просто стал смотреть, игнорируя в себе жгучее желание, прижать девушку к себе, к самому сердцу, вытереть её слёзы губами. А ведь придётся разбудить, чтобы сделать укол.

- Скажу, - вспыхнула мысль огненными буквами. – И пусть сама решает. Если оттолкнёт, убежит в отвращении, значит, так тому и быть. А  примет… Да и не такой уж он и старый для неё, если честно. Десять лет, какая  же это  разница в возрасте?

Искорка робкой надежды согрела, разлилась в груди, прогоняя ещё не успевший отстать холод, принесённый с улицы. 

Давид  ещё никогда не испытывал подобных чувств. Аида была другой, и эмоции, связанные с ней, были тоже другими.  И если Алёна  напоминала ему скромный подснежник, то дочь майора милиции - алую, страстную розу. И роман их был не менее страстным, жарким, безумным. Аида великолепно играла на басгитаре, но так же мастерски владела струнами его тела.  Она знала все его чувствительные точки, отдавалась ему яростно, самозабвенно, опьяняя своим густым запахом  корицы и магнолии. И он тонул в этом запахе, сгорал в Аиде и воскресал, как феникс из пепла. Чёрные блестящие волосы до поясницы, густой низкий грудной голос, смуглая золотистая кожа  пухлые чувственные губы и точёная фигура. Давиду нравилось в ней всё. Как она поёт, как перебирает струны гитары. Как держится на сцене, как сбрасывает одежду, как ложится на простыни.

Познакомились Давид и Аида в поезде. Вагон трясся, подпрыгивал и скрежетал, с верхних полок доносился храп, за окном проплывал их город. Тогда Давид испытал что-то сродни сожалению. Может, зря он всё это затеял? К чему ему  Москва,  многолюдная, душная и шумная?  Но мать хотела, чтобы он получил образование именно в Москве, а сам Давид желал стать психологом. Так что всю эту лирику нужно было как можно скорее подавить на корню, мужчина он или нет, в конце-то концов? И чтобы развеять скуку, завёл разговор с девчонкой, сидевшей напротив. Вот кто не сожалел и не грустил, так это она. Глаза девушки горели лихорадочным огнём предвкушения новых приключений и знакомств, а ещё в них, в этих удивительных вишнёвых глазах, светилась гордость за себя, за свою смелость.