«Я отведу тебя в музей». История создания Музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина

Вернувшись светлым коридором с окнами в стеклянный дворик, мы по другому картону поднялись вверх. Круглый центральный зал, предназначаемый отныне к переделке в овальный, здесь обратил внимание государя прежде всего, причем Клейном указан был задний большой двор, дающий легкую возможность выдвинуть этот зал, удлинить его и совершенно изменить его «конфигурацию».

Император затем пожелал, чтобы я вел его по залам «в историческом порядке». При этом были осмотрены планы зал Олимпии, Парфенона, Праксителя, Лисиппа и другие современные им. При имени последнего художника он спросил: «А где же зал Фидия?» Указание на помещение Парфенона, как единственного памятника, по которому мы можем судить о скульптурах Фидия и его ближайшей школы, удовлетворило государя. Разъяснения пожелал он и для названия зала «эллинистический», спросив, какое время и какие памятники искусства будут здесь представлены. Когда затем дошли до «Римского» зала, государь задал вопрос, будет ли здесь представлено и начало христианства. Это послужило для великого князя поводом сказать, что для этого отдела у нас есть собрание, равного которому нет нигде. Это очень заинтересовало государя. Я, по обращении ко мне великого князя, должен был охарактеризовать художника Ф. П. Реймана, уже 10-й год работающего в римских Катакомбах, при страшных условиях темноты, сырости и полного одиночества на целые версты кругом, иногда в 5 этажей в глубь их. Эта судьба отечественного живописца тронула его величество, и когда я сказал, что он «прославляет русское имя за границей» и что «по воскресеньям, когда он возвращается в Рим отдохнуть, его студия служит как бы международным пунктом, где сходятся ученые, художники и путешественники всех стран, чтобы, не спускаясь в опасные для здоровья Катакомбы, полюбоваться его прославленными по Риму картонами», государь пожелал знать его имя. – Рейман. – Русский? – Даже православный, Федор Петрович Рейман, живший прежде в Петербурге. Император сказал, что он желает видеть его работы. Я доложил, что представить его величеству эту коллекцию составляет предмет и нашей мечты и что этого мы надеемся достичь, если будем живы, года через 2–3, когда работы в Катакомбах будут окончены в пределах избранного круга первых веков христианства. Государь спросил, почему мы остановились на 5-м веке в этих копиях. – Далее следует в Катакомбах уже византийская живопись, а Рейман делает снимки только с тех росписей, которые делаются еще классическими приемами. Государь снова повторил желание видеть эти работы. Перешли после того к отделам средних веков; здесь я доложил о даре Ю. С. Нечаевым-Мальцовым копии мозаичного фриза из собора св. Марка в Венеции, как при докладе о работах Реймана пришлось назвать кн. Юсупова графа Сумарокова-Эльстона, в настоящее время поддерживающего художника материальным пособием. Когда дошла очередь до залы эпохи Возрождения, его заинтересовали вопросы, с какого времени мы начнем памятники искусств этого времени и займут ли итальянские художники здесь главное место. – Затем следовали вопросы великого князя и государя Клейну о передвижных стенах, проектируемых им для нескольких зал, системы Монье. Клейн очень ясно описал их устройство и удобства при организации отделений в больших залах-коридорах.

Этим обзор планов Музея закончился. Государь пожелал узнать, какие у нас коллекции и откуда они составляются. По лежавшим пред ним чертежам планов я должен был указывать, какие залы и кабинеты или уже совсем заполнены или же значительно богаты. При этом великий князь вставил замечание, что все наши коллекции собраны на жертвы частных лиц. Продолжая его речь, я доложил, что даже в самое последнее время поступило предложение наполнить скульптурами целых два больших зала, зал Парфенона и эпохи Возрождения от одной и той же семьи Захарьиных. Государь спросил при этом, о каких Захарьиных идет речь, не о семье ли врача и профессора Захарьина. Великий князь, попенявший мне, почему я не известил его об этом раньше, был рад, что и они отозвались на устройство Музея, так как было известно, что покойный Григорий Антонович намерен был, хотя бы и не в близком будущем, прийти с материальною помощью Музею.

Последний вопрос государя был о средствах, о суммах Музея. Когда я ответил, что до сих пор у нас имеется до 200000 руб., великий князь сказал: «Теперь уже можно считать, что мы имеем 400000 руб.», так как со стороны министра финансов поступило заявление о согласии его на ассигнование Музею 200000 руб. из суммы Государственного казначейства. Я счел долгом принести при этом глубочайшую признательность государю за эту высокую милость, которая весьма важна и как материальная сила при сооружении здания, но она получает в наших глазах еще большее значение как знак санкции его величеством всех наших стараний по этому делу, теперь не станут уже называть Музей мечтой, утопией, химерой отдельных лиц; отныне он уже получает реальную силу. На это государь сказал: «Как же не помочь такому симпатичному делу».