Я ползу сквозь (ЛП)

Кассир смотрит на меня и улыбается той улыбкой, которой и должен улыбаться кассир в 3:35 утра. Возможно, мне удалось капельку улучшить ему настроение. Я беру на заметку то, что чувствую при этом. Мне приятно, что можно капельку улучшить человеку настроение одной простой фразой. Я собираюсь было написать в автобусе стихотворение под названием «Вещи, от которых мне приятно», а потом решаю, что стремиться сделать себе приятно – эгоизм. Покупая билет, я гадаю, стыдится ли кассир, когда ему приятно. Я иду в туалет на задворках крошечного автовокзала и гадаю, стыдно ли маме, когда в нашем подвале вопят от боли, и стыдно ли моим младшим сестрам лакомиться мороженым и печеньем или что они там еще делают, чтобы радоваться жизни.

Подходит автобус, я протягиваю водителю билет.

– Тебе точно не надо сегодня в школу? – спрашивает он.

– Точно.

Он смеется, как будто спрашивал не всерьез. Я тоже смеюсь, и мой рот с трудом открывается для смеха. Кажется, я не смеялась уже много лет. Я спрашиваю себя, почему Тамака де ла Кортез все еще умеет смеяться. Я думаю обо всех бывших спутницах синоптика. Если бы рядом со мной был Густав, он бы нанес данные на графики. Если бы рядом была Станци, она бы рассказала о физиологических обоснованиях смеха и неспособности смеяться. Если бы рядом была Лансдейл, она бы напекла потрясающего печенья.

– Ты заходишь или нет? – спрашивает стоящий за спиной бизнесмен. Он даже слегка подталкивает меня, как будто автобус может уйти без него, хотя водитель все еще ходит снаружи и закрывает дверцы багажного отсека.

Я застываю и оборачиваюсь:

– Вы что, меня толкнули?

Мы зацепляемся взглядами, и ему, похоже, искренне жаль. Когда я была изнанкой девушки, я заслуживала такого отношения. Теперь я – это я, и, наверно, заслуживаю звания человека. Бизнесмен почти извиняется. Я вижу это в глубине его глаз. Как плакат на самолете, пролетающем летом над пляжем: «Прости… прости… прости». Но он не произносит этого вслух, а только машет рукой: мол, шевелись.

Хотя автобус совершенно пуст, я вжимаюсь в подлокотник кресла и пропускаю его. Потом, когда он садится и в автобус заходит водитель, я оглядываю шестьдесят пустых кресел, подхожу к бизнесмену и показываю на кресло рядом с ним:

– Можно я здесь сяду?

Теперь я точно вывернулась на нужную сторону. Какое прекрасное чувство.

– Чего?

– Можно я здесь сяду?

– Может, сядешь где-нибудь еще? Автобус пустой!

Я сажусь через проход от него, поднимаю подлокотник между креслами, прислоняюсь спиной к прохладному оконному стеклу, вытягиваю ноги и внимательно смотрю на него. Через десять минут он собирает вещи и пересаживается. Я выжидаю пять минут, снова сажусь напротив и продолжаю пялиться. Эта игра продолжается до самого Нью-Йорка. Бизнесмен все сильнее и сильнее раздражается. Я прерываюсь только для того, чтобы написать стих:

Вещи, от которых мне приятно

Смотреть на незнакомцев и видеть их насквозь,

Ведь их читать мне легче инструкции от пиццы.

И знать, что, их разрезав на ровные кусочки,

Найду внутри плакат: «Прости… прости… прости».

Я поднимаю взгляд: оказывается, настала очередь бизнесмена на меня пялиться.

– Думаю, прекрасный будет денек! – замечаю я.

– После обеда обещали дождь, – отвечает он.

– После обеда всегда дождь.

========== Станци — раннее утро пятницы — горючее в Месте Прибытий ==========

Посреди ночи кто-то будит меня от глубокого сна со сновидениями. Это Патрисия. Она стоит у моей кровати и смотрит, как я сплю.

– Я не смотрю, как ты спишь! – шепчет она. – Ты мне нужна. Вставай.

Я встаю и натягиваю одежду.

– Халат оставь, – говорит она, когда я начинаю натягивать поверх одежды согретый теплом тела халат, в котором спала. – Он белый. Нас заметят.

Я точно знаю, что не могу остаться без халата. Она, должно быть, понимает меня, потому что терпеливо ждет, пока я сниму одежду, надену под низ халат и прикрою его чем-нибудь более темным.

Выходя из дома на дереве, она сообщает:

– Мы собирали горючее.

Я еще просыпаюсь после фазы быстрого сна. «Мы?» – думаю я.

– Мы ждали этого дня.

– Вы ждали пятницы?

– Мы ждали дня, когда у нас появится вертолет. Сегодня моя очередь. Мы вчера решили.

– Вы улетаете по очереди?

– Вертолет не выдержит всех одновременно. Приходится по одному.

– Я вижу его по вторникам.

– Я помню.

– А вы видите его каждый день, да?

– Да.

– А другие?

– Тоже каждый день. Но ваш вертолет они не нашли. Пока что.

– Как вы собираете оружие? – спрашиваю я, но, взглянув на Патрисию, вижу, что она плачет, и прошу прощения.

Она достает из кармана ветровки крошечную баночку, открывает, подносит к щеке и ждет, пока туда скатится слеза. Потом завинчивает крышку и ведет меня к лесу далеко за деревней гениев. Интересно, она знает, что вертолет может поднять только нас с Густавом?

– Он выдержит еще ровно шестьдесят три с половиной килограмма, – сообщает Патрисия.

А как же вещи?

– Значит, вещи оставим.

А мы не разобьемся?

– Мы не разобьемся. Я понимаю, что ты волнуешься.

Интересно, как она поняла?

– У тебя на лице все видно.