Я ползу сквозь (ЛП)

– Густав, ты же не можешь знать наверняка. У тебя недостаточно научных фактов.

Мы идем к зданию столовой. На ходу Густав касается моей руки. Я отстраняюсь. Сегодня я какая-то дерганая. Я хотела прилететь сюда, но теперь не хочу здесь находиться. Густав хотел прилететь и вернуться, а теперь хочет остаться. Мы пара запутавшихся в себе новоприбывших.

– Это Чайна, – заявляет Густав. – Я ей не доверяю.

Хорошо, что мы не держимся за руки.

– Откуда ты берешь сведения? – ору я. – Ползаешь с насекомыми?

Густав ошеломлен. Кажется, я никогда еще на него не орала.

– Чайна твоя подруга! Мог бы и получше ее знать!

Густав останавливается у самого здания и опускает голову:

– Прошу прощения. Ты права.

– Она умнее, чем весь этот умный город! – продолжаю я.

– Иногда я завидую ее умению находить слова, – признается Густав.

– Неправда. С ее словами тебе передалось бы и ее невезение, и тебе бы никто не верил. Если бы ты научился находить слова своим собственным способом, тогда все могло быть иначе. А Чайна никогда не победит. Она может только глотать себя.

– Ты же знаешь, что произошло?

– Знаю.

– Как думаешь, она когда-нибудь оправится?

– Кто из нас когда-нибудь оправится?

– Не знаю, – отвечает Густав.

– Она рассказывала тебе про Фуэнтеовехуну?

– Нет.

– Когда вернемся, расскажет.

– Что значит, «когда вернемся»?

Внутри несколько комнат. Похоже на церковь без бога. В одной комнате с нами сидят еще шестнадцать человек. Среди них и Марвин, наконец отнявший руку от гипотетического местонахождения органа вины. Среди них Гэри в облаке самодовольства. Имен остальных я даже не слышу: они представляются названием своей науки и местом, где они ее учили. «Физика, MIT. Биология, UCLA. Музыка, Беркли. Нейробиология, Пенсильванский. Право, Гарвард. Поэзия, Нью-йоркский. Экономика, Йель. Абстрактная живопись, Королевский колледж искусств, Лондон. Архитектура, Корнелл. Шеф-повар, Culinary Institute Lenôtre. Математика, Стэнфорд. Психология, MIT. Философия, Гарвард. Ботаника, Тринити. Астрономия, Кембридж. Химия, Корнелл». Наверно, это все должно было нас впечатлить. Я не впечатлена. Густав, наверно, тоже.

Потом они спрашивают нас, как мы живем. Мы рассказываем, что не смотрим телевизор, хотя большинство смотрит и это не так уж плохо, хотя по большей части ужасно. Мы говорим, что нам плевать на моду и культуру, и в доказательство я показываю на свой халат. Мы рассказываем о войнах, в которых сражаемся, потом я рассказываю о войне в Конго, и им, кажется, неинтересно. Также их не интересуют мексиканские наркокартели и войны на востоке. Кто-то из них фыркает, когда Густав упоминает Сирию, и им совершенно плевать на цунами, ураганы и землетрясения. Даже на катастрофу с ядерным реактором плевать. Они расспрашивают нас про интернет. Густав отвечает, что там много информации и это вообще чудо. Я добавляю, что от него бывает больно и там куча порнографии. Комната смеется. Все просто животики надрывают.

– Разве у вас здесь нет интернета? – спрашивает Густав.

– Мы сами себе интернет, – отвечает Гэри.

Комната снова разражается хохотом. Смеются даже стены. Светильники позвякивают в такт.

– Ну… – Густав старается тщательно подбирать слова. – Вы же не можете знать столько, сколько знает интернет.

Нас с Густавом подбрасывает и начинает швырять в разные стороны, как шарики для пинг-понга в автомате. Мы в прыгающем доме гениев. Шестнадцать местных жителей остаются на стульях, но нас швыряет и подкидывает, впечатывая то в пол, то в стены, то в потолок, пока они не отсмеются. Летя от стены к стене, я ловлю себя на желании препарировать их всех. Найти у них печень. Высушить их. Жаль, что я не взяла с собой книгу «Как общаться с людьми, которых терпеть не можешь», которую мама с папой подарили мне на Рождество.

Когда мы приземляемся, по лицу Густава течет кровь. Он обмакивает в нее палец, чтобы проверить, кровь это или пот. Оказывается, и то, и другое. Я достаю из кармана халата салфетку, осторожно вытираю ему лоб от толстого слоя пота и прижимаю салфетку к маленькому порезу над его правой бровью.

Они расспрашивают нас про школу. Мы рассказываем о тревогах.

– Каждый день? – спрашивает один из них. – Тревога звучит каждый день?

– Да.

– И вы выходите наружу?

– Да, – отвечает Густав.

Я вспоминаю, как он стоял под черным орехом. Вспоминаю, что мы с ним – живучие сорняки. Я рассматриваю шестнадцать ученых и не знаю, кто они.

– Нам приходится выполнять тесты снаружи, – рассказываю я. – Даже когда идет дождь.

– Это же просто вода, – удивляется Марвин.

– Вы наверняка хорошо справляетесь, – говорит другой. – Вы оба достаточно умны.

– Но тесты нужны не нам, – замечает Густав. – А им.

– Для оценки, – добавляю я.

В моей голове звучат мысли Густав: «И сейчас нас тоже оценивают».

– Кто вас оценивает?

– Компания, – отвечает Густав.

Шестнадцать взрослых сверлят нас глазами. Мы отвечаем тем же. Потом один из них нажимает кнопку в кресле, и между нами и ими опускается стена.

Голос Густава в моей голове произносит: «Наверняка они по-прежнему нас видят. Сидим смирно».

– Хорошо, – отвечаю я.