Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Из строки «Тюрьма, тюрьма, ты для меня не страшна» напрашивается вывод о том, что лирическая героиня песни имеет в виду петербургскую женскую тюрьму по Арсенальной улице, 9-11. В её современном виде эта тюрьма была возведена в 1909–1913 годах по проекту архитектора Алексея Трамбицкого. На месте прежней тюрьмы, построенной в 1885–1890 годах, появился новый пятиэтажный корпус с баней, прачечной, швейной мастерской, яслями и детским садом. С начала 20-х годов прошлого века здесь располагался 1-й исправдом и психиатрическое отделение тюремной больницы. В этих стенах побывали Николай Заболоцкий, Павел Судоплатов, Даниил Хармс… С 1951 года перепрофилирована в специальную психиатрическую больницу МВД. Поскольку в советское время учреждение не использовалось в качестве женской тюрьмы (сейчас используется), резонно предположить, что речь в песне идёт о дореволюционном периоде, когда на Колыме никаких лагерей не было.

Текст песни о встрече на Арсенальной выглядит вполне естественным для мещанского романса дореволюционной эпохи. Не исключено, что арестантская песня «На Колыме» могла действительно включить в себя строки более ранней питерской истории несостоявшейся любви. Во всяком случае, вариант этот достаточно правдоподобен. Хотя упоминаний об этой песне до 1960-х годов, когда её стал исполнять Аркадий Северный, мне отыскать не удалось.

«И вот мы снова у стен Ростова»

Зато другой источник вдохновения лагерных боянов можно определить с абсолютной точностью. На него, например, указывает Алексей Краснопёров в исследовании «“Блатная старина” Владимира Высоцкого»:

«Кстати, эта песня имеет и “фронтовой” вариант с общим финальным куплетом:

Так здравствуй, поседевшая любовь моя,Пусть кружится и падает снежокНа берег Дона, на ветки клёна,

На твой заплаканный платок.

Мне кажется, что именно этот “фронтовой” вариант был предтечей “лагерного”, а не наоборот. Но может быть и так, что “другие заключённые”, пришедшие на передовую из-за колючей проволоки архипелага ГУЛАГ, принесли её с собой, потом вернулись обратно, а песня прижилась на воле. Фрагменты этой песни, если не ошибаюсь, прозвучали в фильме “Председатель”, одной из первых картин хрущёвской “оттепели”».

Краснопёров не ошибся: фронтовая песня действительно появилась раньше лагерной. Позднее её воскресил известный советский композитор и музыковед Юрий Бирюков — выпускник Новочеркасского суворовского военного училища. Там Бирюков впервые услышал песню «Над синим Доном», но авторов её не знал. В декабре 1976 года он обратился за помощью к телезрителям в передаче «Песня далёкая и близкая». Откликнулись ветераны 4-го Украинского фронта Е. Курчев и П. Королёв. Они сообщили, что «Донская лирическая» была песней их фронта, музыку написал композитор Модест Табачников, руководивший армейским ансамблем, а слова — поэты фронтовой газеты Матвей Талалаевский и Зельман Кац.

Бирюкову удалось связаться со всеми тремя авторами. Модест Табачников подтвердил: «Да, это моя песня… А ведь в годы войны я всего лишь однажды её опубликовал и больше к ней не возвращался».

Талалаевский написал: «Песня, которую вы так долго разыскивали, — одна из нескольких десятков, рождённых в 1941–1946 годах, когда мы вместе с майором Зельманом Кацем были спецкорами фронтовой газеты. Текст песни был опубликован с музыкой Модеста Табачникова в этой же газете летом 1943 года. Она также напечатана в нашем поэтическом сборнике “Солдат и знамя” (Киев, 1947 г.). Песня наша быстро разлетелась в армии».

Зельман Кац сообщил: «То немногое, что за давностью лет сохранилось в памяти, — это песня “Когда мы покидали свой любимый край”. Она была написана как непосредственный отклик на взятие Ростова нашими войсками. В ту пору (в феврале-марте 1943 года) Модест Ефимович Табачников фактически состоял при редакции нашей фронтовой газеты.

Взятие Ростова после упорных, тяжёлых боёв было огромным событием для всей страны и, естественно, для тех, кто непосредственно участвовал в этих боях. Все сотрудники редакции, в том числе и мы с Талалаевским, были в частях, на передовой. И однажды, когда мы приехали в редакцию, чтобы, как говорили у нас, “отписаться” и хоть немного отоспаться, к нам прибежал взволнованный Табачников:

— Ребята! Надо написать песню на взятие Ростова!

И тотчас стал напевать мелодию на какие-то первые попавшиеся слова, лишённые смысла, но подчинённые ритму будущей песни. Среди бессмысленного текста были две строки, обратившие наше внимание:

И вот мы сноваУ стен Ростова…

От этих двух строк и пошла песня. Пошла не сразу. Обстоятельства требовали нашего немедленного отъезда на передовую. Но с собой увезли мы ещё не оформившуюся мелодию и эти две строки…»