Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Андрей Вознесенский упомянул в числе предполагаемых авторов песни Ольгу Берггольц. В различных источниках фигурируют имена не менее известных советских поэтов. Но ни Берггольц (арестована 13 декабря 1938 года, освобождена и реабилитирована 3 июля 1939 года), ни её первый муж Борис Корнилов (расстрелян 21 февраля 1938 года), ни Николай Заболоцкий (отбывал лагерный срок с февраля 1939-го до мая 1943 года в системе Востоклага, а затем ещё год в Алтайлаге) авторами «Ванинского порта» не являются на том же основании, что и Дёмин-Благовещенский. Их за «колючкой» на момент появления порта уже не было.

Ещё парочка невнятных версий. Валерий Сажин в статье «Песни страданья» приводит слова некоего П. Дороватского, который с 1933 года занимался культпросветработой в Магадане, организовал краеведческий музей и работал в редакции газеты «Верный путь»: «Одним из выдающихся поэтов Колымского края надо считать Николая Серебровского. Он был шофёром и часто печатал свои стихи в газете “Верный путь”… Ему было тогда не более 26–27 лет. Всякий раз, когда он возвращался из рейса, он привозил что-то новенькое… Стихи Серебровского быстро подхватывались, и их пела вся Колыма. Много лет спустя, однажды, уже на “материке”, я услышал, как молодые голоса пели одну из лучших песен Серебровского». Этой песней, по утверждению Дороватского, и был «Ванинский порт». Больше о Серебровском и его стихах ничего не известно. Непонятно, почему о поэте, стихи которого «пела вся Колыма», не осталось никаких воспоминаний. К сожалению, это не даёт возможности ни подтвердить, ни отвергнуть версию.

А в 1998 году в новосибирской газете «Честное слово» вышла заметка, автор которой Антон Барыкин утверждал: «В столице Алтайского края, Барнауле, до сих пор живёт автор лагерного шлягера конца 40-х годов “Ванинский порт” Николай Кутланов. Репрессирован Николай Ильич был совсем ещё пацаном и получил 10 лет лагерей до начала войны. В военные годы он неоднократно подавал заявления об отправке в штрафные роты на фронт, но как политическому ему всё время отказывали. А ставшую знаменитой песню написал уже после войны. Это была его первая и последняя песня. А уже потом у песни появилась масса вариантов, которые, кстати сказать, Николай Ильич бережно собирает. Сейчас уже получился толстенький томик одной песни. Неизменна в этой песне только первая строчка. Дальше всякий зэк писал уже про своё…» Аргументов — ноль. Особенно умиляет то, что сочинитель байки убеждён: можно просто сесть и написать потрясающие стихи, а затем больше ничего в жизни не сочинить. Ну, так получилось, озарение нашло… Что тут скажешь? Лагерники в таких случаях советуют: «Не веришь — прими за сказку»…

Мнимые авторы: Григорий Александров и «чекисты-фольклористы»

Особо остановлюсь на версии, которую выдвинул литературовед Владимир Бахтин. В его статье «Я помню тот Ванинский порт: автор и песня» создателем текста назван бывший зэк Григорий Матвеевич Александров. Бахтин поясняет, что на конференции «Фольклор ГУЛАГа» фольклористка Анна Некрылова передала ему письмо Александрова, адресованное неизвестному лицу. Вот что писал лагерник:

«Уважаемый С. М.!

Вы по телефону попросили у меня автограф. Посылаю неискалеченный “филологами” КГБ свой стих “Колыму”. Я написал его в 1951 году на 706-й командировке (лагпункте) Тайшетлага, куда я попал за уничтоженную чекистами рукопись “Пасмуровое стадо обезьян” (о злодеяниях Сталина).

Мотив к стихам напел товарищ по нарам Зиновьев, а через неделю его убили “при попытке к бегству”. “Попытка” — наглая ложь! Собака, на работе, перегрызла ему горло, а охранник в упор пристрелил его двумя пулями — в лоб и в грудь. О Зиновьеве донёс сексот, что он автор музыки, и только за это Зиновьева убили. Узнай сексот о моём авторстве, я несомненно разделил бы участь погибшего. В позапрошлом году я прочитал в журнале и услышал по телевизору, что “Колыма”, невесть почему, названа “Ванинский порт” и наречена народной песней. Я весьма рад, что песня стала народной. Авторство никогда не прельщало меня. Но мне обидно за муки Зиновьева. Но даже не это главное. Недобрые руки изменили стихи. Чьи — понять не трудно…»

Далее в письме приводится текст Александрова: