Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

В то же время другие близлежащие лагеря отличались от «беспредельной» пересылки. Вскоре геолога Бронштейна перевели в бухту Мучка в 12 километрах от Ванино, на строительство морской базы. Его поместили в портовый рабочий лагерь, где содержались грузчики и другие рабочие, обслуживающие морской порт. Туда же незадолго до этого перебросили успешно спасшегося Сашку Олейника, который и здесь навёл порядок. После ванинской пересылки новый лагерь показался геологу комфортабельной гостиницей. Вместо сплошных нар — двухэтажные «вагонки»[17]

на четырёх человек с тумбочками, на окнах занавески, на лампочках самодельные абажуры. Кормили значительно лучше, чем на пересылке, к тому же грузчики приносили еду из порта. Правда, приходилось платить разумную дань «сукам», но зэки считали это неизбежным злом. Вот как много зависело от того, кто из уголовников возглавлял «теневое руководство».

Разумеется, ванинское начальство не собиралось идти на поводу у Ивана Упоры. Расправа свершилась очень скоро. Весной отправлялся очередной этап на Колыму. По рассказу Бронштейна, в апреле 1949 года Упору с его подручными под предлогом транспортировки в другой лагерь отправили в спецтюрьму. «Суки» в лагере подняли бунт, требуя вернуть воров назад. В зону ввели солдат и подавили волнения, убив и ранив до ста человек. Оперуполномоченный Пётр Кручак, который лично участвовал в задержании Упоры, даёт более точную картину: «Банда Упорова, 22 человека, потребовали, чтобы их отправили в лагеря Западного управления. Им обещали, оформили документы, вывели, надели наручники, привели и посадили в палатку… Отсюда группу Упорова перевели в следственный изолятор первой зоны. Заключённые сумели передать в первую зону команду, вспыхнул бунт… взяли заложником врача Ривкуса, младшего лейтенанта Пономарёва, инспектора спецчасти Горелову и ещё несколько человек. Заложников завели в санчасть и передали: “Если не выпустите Упорова, мы уничтожим заложников”. В это время из Магадана приехал начальник охраны полковник Новиков, он и возглавил операцию по освобождению заложников. Пытались уговорить заключённых, а затем заявили: “Не освободите — применим оружие!” Когда ворвались в первую зону, один из заключённых кинулся на подполковника Котова с “пикой”. Котов убил зэка наповал… В ходе операции зэки ранили врача Ривкуса… Группу Упорова судили и отправили в Магадан».

О судьбе Упорова и Олейникова ходили разные слухи. По одним, обоих в разное время убили в Магадане. По другим сведениям, Олейников разъезжал по Колыме в составе концертной бригады из знаменитых артистов, осуждённых по 58-й статье.

В общем, жизнь на пересылке была непростой — как для профессиональных уголовников, так и для общей массы зэков. То и дело вспыхивали бунты. По воспоминаниям Георгия Бутакова, в мае 1949 года резню устроили чеченцы, которые ворвались в первую зону и убивали всех подряд. При этом пулемётчики с вышки вместо того, чтобы защитить простых зэков, расстреливали очередями тех, кто пытался спрятаться под защиту лагерной охраны в запретной зоне (нарушение арестантом запретной зоны — распаханной полосы земли, отделявшей внутрилагерное пространство от основного заграждения, — расценивалось как попытка побега, которую, по уставу, необходимо было пресечь). Мёртвых было так много, что их вывозили на самосвалах.

Одной из самых массовых и кровопролитных стала резня 23 декабря 1952 года. Началось с того, что на первой зоне в баню к ворам запустили «сучню». Завязалась драка, на помощь «собратьям» бросились воры из других зон. Они перелезали через колючую проволоку, свалили заграждение между зонами. Чтобы остановить резню, часовым опять-таки пришлось с вышек открыть перекрёстный огонь. Раненых на грузовике привезли в санчасть; очевидцы вспоминают, что кровь через настил машины лилась на брусчатку. Хирурги оперировали всю ночь. Дежурная медсестра Екатерина Белоус свидетельствует: «Привезли порезанных “сук”. Их было так много, что всех положили на полу в столовой… Раны были страшные, везде лилась кровь, у кого глаз выколот, у кого нос отрезан… Из 23 человек в живых осталось трое или четверо».