Впрочем, значительно больше лагерников в качестве коменданта вспоминают Сашку Олейника (Олейникова): «Олейник, бывший лётчик, работал в портовской зоне, ходил всегда с тросточкой, а в ней “пика” была… Один из старожилов рассказывал о своей первой встрече с Олейником: “Как-то пришла бригада с новым бригадиром. Кто это? — Олейник. — Имя это я уже слышал. И когда они паковали свинец в ящики для отправки в Магадан, я с ним разговорился… Воры в законе не работают, а Олейник, как и все, паковал свинец… Вот что Олейник рассказывал: “Закончил школу, поступил в авиационное училище. А тут война, стал летать, сбили под Москвой. Долго лежал в госпитале, подлечили, комиссовали, пришёл домой. Мать у меня одна. На работу не устроился. Подвернулись ребята, одно дело проделали, второе, а на третьем попался. Дали срок”. Олейник был небольшого роста, плотный, крепенький. Всю зону держал, руководил “суками”. Инстинкт был развит так, что чувствовал, когда на него нападение готовят. Ночью, когда к нему пробовали подойти, вскакивал, тогда уже никто не трогал”». Намёк на лётчицкое прошлое Сашки есть и в воспоминаниях Юрия Фидельгольца «Беспредел»: «Мельком мы увидали знаменитого бандита Олейникова в шлеме лётчика. Глаза у него действительно были злые, пронзительные, зелёные, как у рыси». Валерий Бронштейн, знакомый с Сашкой куда ближе, напротив, рисует привлекательный портрет (тоже с лётчицкими атрибутами): «Как правило, Сашок был одет в тёплую шерстяную военную гимнастёрку, галифе, а на ногах обуты “собачьи” лётные унты. Из-под кубанки торчал густой тёмный чуб. Был он молод, красив, и мне казалось, что в нём где-то под нарочитой грубостью скрывался более мягкий человек, хотя разум говорил: это не может быть у крупного урки-убийцы».
Именно Олейников первое время был «главным сукой» ванинской пересылки. При нём был наведён относительный порядок, прекратились грабежи осуждённых ворами, резко сократилось количество убийств. Валерий Бронштейн прибыл в бухту Ванино в начале осени 1948-го. Как раз незадолго до этого здесь организовали внутреннюю комендатуру из «сук» во главе с Сашкой Олейниковым. Бронштейн рассказывал, что Олейник со своими людьми из комендатуры, численностью около тридцати человек, опираясь также на других «сук», ввёл в лагере жестокую дисциплину: «За малейшее нарушение распорядка или правил поведения — удар железным прутом, завёрнутым в кусок одеяла. Зато свою законную пайку чёрного сырого хлеба каждый зэк получал. Не было больше открытых грабежей и убийств. Число погибших значительно сократилось… В Ванино правили бал “суки”, и всякая мелкая шушера, типа полуцветных или заблатнённых, притихли и не высовывались. Крупные воры в законе сидели в “буре” и их постепенно “ссучивали” или убивали».
С воцарением «сучьего закона» простым зэкам жить стало значительно легче. Каждое утро комендатура устраивала обход жилых бараков: «Олейник, окружённый своими приближёнными и охраной, стремительно входил в барак и останавливался около стоящего на середине стола… Обведя взглядом нары, он спрашивал: “Мужики, пайки свои вы все получаете? Барахлишко не грабят?” Если кто-то из зэков заявлял, что у него отобрали пайку или тёплую последнюю одежду, и указывал виновного, того выводили наружу и избивали до полусмерти».
Через некоторое время ванинские «начальнички» так же, как и их коллеги по всему ГУЛАГу, стали стравливать «сук» и воров. Бывшая лагерница А. Сударева вспоминала: «Когда этап прибывал к месту назначения, все уже знали, кого привезли: воров или “сук”. Если воров, то “суки” стоят, ждут. Если “сук”, то воры стояли вдоль проволоки в зонах, а утром вывозили мёртвых на кладбище, трупы всегда сопровождал конвой». Часто «сук» и воров «келешевали», то есть смешивали, бросая одних в зоны к другим. Так во второй, «воровской» зоне блатные выстрогали столб и вымазали его мёдом. Столб укрепили наверху между бараками. На столб загоняли «ссучившегося». Сумел пройти — твоё счастье, не сумел — разбился. Затем труп подбрасывали к вахте.
Старший сын известного белогвардейского генерала Анатолия Пепеляева Всеволод прошёл Ванино в конце лета 1948-го. В книге «Наказание без преступления» он вспоминал: «Верховодят здесь бывшие воры, они — начальство, они сортируют прибывшие этапы, сразу распознают своих бывших “коллег”, отводят их в сторону. Тут некоторые и “ссучиваются”, т. е. соглашаются работать. Их назначают нарядчиками, дневальными, поварами, охранниками и другими “лагерными придурками”. Но некоторые — вероятно, настоящие “законники” — куда-то исчезают. Они — непримиримые враги. Если в камеру, где сидят воры, попадёт “сука” — обязательно зарежут; так же вор, попавший к “сукам”, не останется в живых. А списать зэка с “баланса” легче всего. Воровские законы нерушимы, жутки, но они же и защитят заключённого. Если “крохобор” украл у зэка законную пайку — забьют до полусмерти… Надо быть справедливым. Не знаю, как в других лагерях-пересылках, но где пришлось быть мне, воры поддерживали порядок».