Я тебя вижу

– Подозреваю, мне тебя нужно благодарить за то, что он отдал за аренду часть прибавки?

– Мы всего лишь перекинулись с ним парой слов… – Она делает невинное лицо, и я невольно начинаю смеяться.

– Что ж, спасибо. Приятно видеть, что он наконец немного повзрослел. А ты не боишься, что кто-то натравит на тебя налоговую?

Могу добавить, что свою шляпу бухгалтера я временно повесила на гвоздь. Ведь не одной Мелиссе следует беспокоиться. Если прижмут ее, то и меня следом потянут.

– Об этом знаешь только ты.

– О чем знаю? – ухмыляюсь я. – Пойду-ка лучше переоденусь. От меня воняет.

На мне все те же спортивные штаны и футболка, в которых я спала прошлой ночью, и внезапно в нос начинает бить затхлый запах болезни.

– Предстоит познакомиться с новым бойфрендом-тире-режиссером Кэти. Он заедет, чтобы отвезти ее на репетицию.

– Бойфрендом?

– Ну, она его так не называла, но я-то знаю свою дочь. Кэти с ним только в понедельник познакомилась, но, клянусь, с тех пор в каждом разговоре всплывает его имя. Айзек то, Айзек се. По уши втрескалась.

Я слышу скрип ступенек и резко замолкаю. В кухне появляется Кэти.

– Ого, вы только поглядите! – Мелисса вскакивает, чтобы обнять ее.

На Кэти узкие серые джинсы, которые словно краской забрызгали, и толстовка с золотыми пайетками. Край толстовки задирается, когда дочка обнимает Мелиссу.

– Знаменитый куриный суп? Хоть чуть-чуть осталось?

– Там еще много. Итак, я слышала об Айзеке… – Мелисса выделяет гласные в имени парня, и дочь с подозрением глядит на меня. Я молчу.

– Он превосходный режиссер, – чопорно произносит Кэти.

Продолжения мы так и не получаем.

– Осмелюсь спросить о деньгах. – Мелиссе никогда не изменяет деловая жилка. – Я знаю, что профессия актера не самая прибыльная, но покроются ли хотя бы твои расходы?

Молчание Кэти говорит мне все, что нужно было узнать.

– Ох, Кэти, я думала, что это настоящая работа!

– Это работа. Нам заплатят после турне. Как только поступит выручка от продажи билетов и будут оплачены счета.

– Значит, у тебя доля от прибыли? – уточняет Мелисса.

– Вот именно.

– А если прибыли не будет? – спрашиваю я.

Кэти резко оборачивается.

– Ну вот, опять! Мам, почему бы тебе просто не сказать, что я полное дерьмо? Что никто не придет и все мы потеряем наши деньги… – Она замолкает, но уже слишком поздно.

– Какие деньги? Долю от прибыли я еще могу понять – до некоторой степени, – но, пожалуйста, скажи мне, что ты не отдала деньги первому встречному!

Мелисса встает.

– Думаю, для меня это намек. Пора идти. Ты молодец, что получила роль, Кэти. – Она бросает на меня строгий взгляд, который означает «Будь с ней помягче», а затем уходит.

– Какие деньги, Кэти? – упорствую я.

Дочь ставит тарелку с супом в микроволновку и нажимает кнопку разогрева.

– Мы разделили расходы за площадку для репетиций, вот и все. Это кооператив.

– Это мошенничество.

– Ты ничего не понимаешь в театре, мама!

Мы обе переходим на крик и даже не слышим, как поворачивается ключ в двери. Из-за моей болезни Саймон всю неделю возвращается с работы пораньше.

– Выходит, тебе уже лучше? – спрашивает он, когда я наконец его замечаю. С выражением покорности и веселья на лице Саймон прислоняется к дверному косяку.

– Немного, – смущенно отвечаю я и спрашиваю Кэти, которая уже ставит суп на поднос, чтобы поесть в своей комнате: – Во сколько Айзек заедет?

– В пять. Не стану приглашать его в дом, если ты снова заведешь разговор про долю от прибыли.

– Не заведу, обещаю. Просто хочу с ним познакомиться.

– Я тебе кое-что купил, – говорит Саймон и протягивает Кэти пластиковый пакет с чем-то маленьким и твердым внутри.

Дочь отставляет поднос и открывает подарок. Там оказывается сигнальное устройство из тех, что издают звук сирены, когда вытаскиваешь штырек.

– Продавали в магазинчике на углу. Не знаю, насколько оно хорошее, но подумал, что ты можешь носить с собой эту штуку, когда будешь возвращаться домой на метро.

– Спасибо, – говорю я, поскольку прекрасно понимаю, что он купил это не столько для спокойствия Кэти, сколько для моего. Чтобы я не переживала из-за поздних возвращений дочки. Мне становится неловко, и я пытаюсь искупить свою недавнюю вспышку. – Дорогая, а когда начнется продажа билетов на «Двенадцатую ночь»? Мы ведь хотим быть в первом ряду. Верно, Саймон?

– Именно так.

Он говорит серьезно, и не только потому, что речь идет о Кэти. Саймон на самом деле любит классическую музыку, театр и малоизвестные джазовые концерты в укромных уголках. Ошарашенный тем, что я никогда не видела «Мышеловку», он повел меня на этот спектакль и все время отвлекался от сцены, проверяя, нравится ли мне. Было вполне ничего, но я все-таки предпочитаю «Мама мия!».

– Точно не знаю. Я выясню, – отвечает Кэти. – Спасибо.

Последнее она адресует Саймону, в котором, как мне кажется, видит родственную душу. Прошлым вечером он помогал ей репетировать монолог, прерываясь на обсуждение образов.

– Видишь, она говорит о своем притворстве и называет его пагубным, – говорил Саймон.

– Да! И даже в самом конце не ясно, какая из сторон настоящая.