За последующие десять дней школа опять стала относительно нормальная. В воздухе уже витал запах приближающегося Рождества, мысли были о двухнедельных каникулах, все казались беззаботными, несмотря на семестровые экзамены. Люди обменивались подарками. Я видела маленьких человечков, одетых в красное и зеленое, словно порхающих из одного класса в другой. Я сделала всем членам клуба рождественские открытки и прикрепила к каждой по серебряной греческой монете девятнадцатого века, подозревая, что они сочтут меня дурой.
Первую открытку я протянула Майлзу и стала ждать его реакции. Я надевала защитные очки в лаборатории, пока он взвешивал ее на ладони. Затем он распечатал подарок с таким видом, словно внутри могла оказаться бомба.
Майлз вынул монету и тщательно изучил.
– Драхма? Она… она настоящая? Где ты ее взяла?
– Мой папа археолог. И подбирает все, что плохо лежит. – А монеты, которые он приносил домой, я знала, действительно были настоящими.
– Но за нее можно получить очень много денег, – сказал Майлз. – Почему ты даришь ее мне?
– Не чувствуй себя исключительной особой. – Я вынула пробирки и пробирочный штатив, который будет нужен нам в лаборатории. – Я подарила такие монеты всем членам клуба.
– Но откуда тебе знать, что она не стоит несколько сотен долларов?
– Чего не знаю, того не знаю, но не думаю, что отец дал бы их мне, будь они такими дорогими. – Я пожала плечами. – У меня полно барахла вроде этого.
– А тебе не приходило в голову, что он, возможно, дает тебе все это, не задумываясь о том, сколько это может стоить?
– Ты берешь ее или нет? – возмутилась я.
Майлз прижал к груди подбородок и зло посмотрел на меня поверх очков, а потом засунул монету поглубже в карман. И снова обратил свое внимание на открытку.
– Ты сама ее сделала? – спросил он. – Почему она одного цвета – зеленого?
– У Чарли сейчас своего рода зеленый период. Так что это единственный цвет, который я смогла отыскать среди ее принадлежностей для рисования.
Он пробежал глазами по надписи на открытке:
Закончив читать, он сделал нечто настолько удивительное, что я чуть было не уронила газовую горелку и не подожгла сидевшего напротив меня ученика.
Он рассмеялся.
Ребята, сидевшие рядом, оглянулись на нас, потому что смеющийся Майлз Рихтер – это, если верить предсказаниям майя, – один из признаков наступающего конца света. Смеялся он не очень громко, но смеялся, а такого прежде не слышал никто из смертных.
Мне это понравилось.
– Я обязательно сохраню твой подарок. – Майлз пошел за черным блокнотом, засунул в него открытку и вернулся к лабораторному столу, где, по-прежнему проигнорировав все недоумевающие взгляды, помог мне начать работать.
Членам клуба, похоже, действительно очень понравились подарки – еще до того, как я объяснила, что такое драхма. Джетта, знавшая греческий, разговаривала на нем до конца дня. Тройняшкам тоже было любопытно, сколько можно получить за монеты и могут ли они их заложить.
– Возможно, если найдете нужного человека, – ответила я. – Но, если вы сделаете это, я вас выслежу и накажу.
Члены клуба устроили целое представление из вручения друг другу подарков. Джетта, планировавшая вернуться во Францию и стать модельером, сшила всем шарфы. Арт вручил нам удивительно реалистичные деревянные фигурки, которые смастерил на уроке труда. (Моя фигурка сильно смахивала на длинноволосую тряпичную куклу.) Тройняшки вдохновенно исполнили рождественский гимн собственного сочинения. Майлз минут через пять после того, как они закончили, вошел в зал с огромной белой коробкой огромных пирожных-корзиночек. И мы объедались ими, глядя, как тренируются баскетболисты. Свое пирожное я есть не стала, положила на шарф вместе с фигуркой рядом с моим рюкзаком и сказала, что съем позже. А скорее всего не съем. И вовсе не потому что, не доверяю Майлзу. Он же не так зациклен на пищевых ядах, как я.
Потом тройняшки опять затянули рождественскую песню и на этот раз удостоили Майлза прелестным исполнением «Вредного мистера Гринча».
А я получила еще один подарок и сразу не поняла, действительно ли это подарок или незнамо как очутившийся на моей парте кусок дорожного покрытия. На столе, без всякой записки, лежал камень величиной с кулак. Я не могла винить человека, который сделал это. Я оставила одну из монет и открытку со многими извинениями на парте Такера, и он мог хотя бы объяснить, что этот камень означает.
Но я сохранила его, отчасти потому что мне было любопытно, что это такое, и кроме того, я никогда не выбрасываю подарки.