Я тебя выдумала

Я все-таки умудрилась повесить куртку на крючок рядом с дверью и втолкнула Майлза в кухню.

– О, ты уже здесь! – Мама изобразила удивление. – Я поставила тебе прибор рядом с прибором Алекс.

Глаза Майлза словно остекленели, когда он провел взглядом по стоявшим на столе яичнице, колбасе, бекону, тостам и апельсиновому соку. Я с силой усадила его на стул.

– Очень приятно наконец-то познакомиться с тобой, Майлз. – Папа потянулся вперед, чтобы пожать Майлзу руку, а тот смотрел на него, словно язык проглотил. – Позавтракаешь с нами перед дальней дорогой?

– Буду рад.

– Прекрасно! Тебе много известно о Французской революции?

– Например?

– Когда она произошла?

– Между 1789 и 1799.

– Двадцатого июня 1789 года была дана…?

– Клятва в зале для игры в мяч.

– C 1793 по 1794 – это…?

– Эпоха террора, – ответил Майлз, потирая шею.

– А полное имя Робеспьера…?

– Максимильен Франсуа Мари Исидор де Робеспьер.

– Превосходно, сэр! – улыбнулся папа. – Лекси, он мне нравится. Ну что, приступим к трапезе?

Я наполнила тарелку Майлза, поскольку он сидел, опустив глаза, и казался парализованным. Отец забрасывал его вопросами по истории, пока они не добрались до Второй мировой, и тут уж пустились в азартную аналитическую дискуссию о военной тактике.

Чарли не показывалась в кухне все то время, что там был Майлз, хотя мама поставила для нее прибор. Мне очень хотелось познакомить сестру с Майлзом, скорее всего, он с радостью обеспечит ее словами недели на тысячу недель вперед.

Когда еда превратилась в объедки, Майлз посмотрел на часы и выпрямился:

– Нам надо ехать. Уже почти девять.

Я оделась, и мы переместились в прихожую, чтобы надеть куртки и ботинки.

– Ой, Алекс, подожди! Возьми с собой вот это. – Мама стала разбирать кучу вещей на столике в холле: – Мобильник… твои перчатки… и немного денег. Вдруг вы остановитесь перекусить на обратном пути.

Я распихала все это по карманам и поцеловала ее в щеку:

– Спасибо, мамочка. – А затем вернулась в кухню: – Папа, пока.

– Пока, Лекси, – отозвался отец.

Майлз вышел через главный вход двери как раз перед тем, как Чарли стремглав вылетела из кухни и бросилась ко мне.

И вцепилась мне в ноги.

– Когда ты разрешишь мне поехать с тобой?

– Когда-нибудь, – ответила я. – Когда-нибудь я отправлюсь путешествовать по миру, и ты будешь сопровождать меня, хорошо?

– Хорошо, – промямлила она. Но тут ее глаза вспыхнули, и она наставила на меня палец. – Смотри не забудь!

– Я не подведу тебя, Карл Великий!

Тридцать первая глава

Меня удивляло, что Майлз совершал такие поездки каждый месяц, сохраняя во время них душевное равновесие, хотя у него не было музыки, не было стереосистемы, лишь бесконечная трасса номер 31 между Индианаполисом и Гошеном.

Мой детектор галлюцинаций срабатывал все реже и реже, когда я была с Майлзом. Если бы он предложил мне подобную поездку раньше, вероятность того, что я бы согласилась, была не больше, чем вероятность найти кубик льда в аду. Я бесилась бы, стараясь понять, врет ли он, а может, это какой-то изощренный план, или он просто собирается оставить меня посреди чистого поля и хохотать всю дорогу домой. Но его присутствие больше не напрягало меня. Наоборот, с тех пор, как мы с Такером разругались, с Майлзом мне стало гораздо легче, чем с кем-то еще. И, наверное, лучше, чем с Такером, потому что Майлзу было известно. Он знал, и ему было все равно.

И он тоже не возражал против моей компании.

– Какая у тебя мать? – спросила я, когда мы миновали четыреста шестьдесят пятый километр.

– Не знаю, – сказал Майлз.

– Как это «не знаю»? Она же твоя мама.

– Не знаю – никогда никому прежде не рассказывал, какая она.

– Ну… как она выглядит?

– Похожа на меня.

Я возвела глаза к небу:

– Как ее зовут?

– Джунипер, – ответил он. – Но она предпочитает «Джун».

– Мне нравится.

– Она была учительницей. Она умная.

– Умная как ты?

– Таких умных, как я, больше нет.

– У меня вопрос, – сказала я. – Если ты такой умник, то почему всегда исправно переходил из класса в класс и ни одного не пропустил?

– Мама не хотела, чтобы я пережил то, что пережила она, когда пропускала классы. Она везде была чужой, над ней смеялись…

– Ооо.

– Возможно, она будет улыбаться все то время, что мы проведем с ней. И не вздумай упомянуть моего отца и дом, где я живу. Не хочу, чтобы она беспокоилась из-за таких вещей.

Я кивнула, вспомнив, как Майлз спустился на крышу будки собаки-демона.

– Та, гм, та собака…

– Огайо, – кивнул Майлз.

– Она принадлежит твоему отцу?

– Да. Он заимел его отчасти для того, чтобы к нам в дом не лезли, и отчасти, чтобы я не сбежал. Он думает, я иногда незаметно от него убегаю общаться с людьми.

– Но ты так и делаешь.

– У него нет доказательств, – возразил Майлз. – Как бы то ни было, Огайо не слишком-то умен и постоянно спит, будто у него наркосепсия, и потому я считаю, они созданы друг для друга. – Майлз посмотрел на дорогу, а потом с отвращением сказал: – Ненавижу собак. Кошки куда лучше.

Я притворилась, что кашлянула. Несколько минут мы ехали молча. Я попыталась поплотнее укутаться в свою куртку.

– Ты не слишком налегал на завтрак, – наконец произнесла я.