На рассвете шестнадцатого дня того месяца, мы начали подъем на лесистую гору, мы возвращались той же трудной дорогой, что и пришли. Я оставался у подножия горы, пока все мои конники не добрались до ее вершины, решив, что покину эти места вместе с последними воинами. Я понимал, что при возвращении на нас неожиданно могут напасть луры: увидев, что часть нашего войска находится на вершине горы, они могли осмелев атаковать нас, поэтому одновременно следя за отходом войска, я не упускал из виду задачу предупредить возможную атаку со стороны луров. Однако, как я узнал об этом позже, луры, озабоченные доставкой останков атабека в Хусейн-абад, ни о чем другом не думали, кроме как о том, чтобы скорее добраться до него, передать тело близким, доказав тем самым, что они доставили домой, как требовал того обычай, тело своего погибшего правителя.
Мы не могли вести своих лошадей прямо в гору, потому я велел устроить узкую наклонную дорогу, достигавшую до середины горы, по которой вполне могла пройти одна лошадь, а от середины горы к вершине животных уже тащили, обязав веревками. Шестнадцатый, семнадцатый и восемнадцатый дни месяца ушли на устройство той наклонной и извилистой дороги, по которой лошадей доводили до середины высоты той горы. Затем люди, находившиеся на вершине, тащили веревку, привязанную к лошади, а та, поддерживаемая таким образом, перебирая ногами, поднималась дальше наверх.
В войске нашем имелось определенное количество мулов, и хотя их тоже пришлось доставлять на вершину с помощью веревок, с ними пришлось легче, потому что это животное быстро передвигается по неровной местности, чего не умеют лошади, кроме того, при подъеме в гору, кони быстро выдыхаются, тогда как у мула или осла дыхание остается ровным, поэтому для провоза груза в горах лучшее вьючное животное — это мул.
Три дня длилось восхождение на ту гору, за это время двести человек из нашего войска сорвались вниз, гибли или получали ранения от этого, таким же образом мы лишились и части из своих лошадей, но в конце-концов достигли вершины. Я взошел на ту вершину в составе последнего отряда, а затем начался спуск с нее. К тому времени похолодало, а когда мы перешли по броду реку Симрэ, начал лить осенней дожди, которые продолжались без перерыва в течении трех суток и прекратились лишь тогда, когда добрались до Асйииаб-э Айезэ, родного села Гива.
Часть моих воинов, целых три дня проведших под дождем, заболела, поэтому добравшись до Асийаб-э Айезэ, я велел нарубить деревьев, построить из бревен помещение, в котором больные воины могли бы получить лечение, а остальные — укрыться от холода и отдохнуть. Перед выступлением в Фарс я сказал Г иву: «В этом походе ты здорово помог мне, благодаря такому проводнику как ты, я сумел одержать победу над атабеком Лурестана. Скажи, какой награды ты бы пожелал?» Гив сказал: «О эмир! Луры Пушт-э Куха, из племени Биранвенд видели меня в качестве твоего проводника, проведшего тебя в ту местность. После твоего ухода меня непременно убьют, такая же участь наверняка постигнет моего старого отца и моих детей». Я сказал: «Если ты переедешь отсюда в Фарс, никто не будет стараться убить тебя». Гив сказал: «Если переезжать в Фарс, то что делать с этой мельницей, на создание которой я потратил так много труда?» Я посоветовал продать ее, на что Г ив ответил, что нет на нее хорошего покупателя.
Я сказал: «Оставь все и переезжай в Фарс вместе с отцом и детьми, там я тебя наделю хорошей пахотной землей, мельницей, средствами для земледелия, чтобы ты мог жить в довольстве».
Гив и его семья, последовав моему совету, оставили мельницу в Асийаб-э Айезэ и отправились со мною в Фарс, где я наделил их хорошей землей, а также пожаловал ему две тысячи золотых динаров. Когда я расставался с ним, он сказал: «О эмир, есть у меня к тебе еще одна просьба». Я спросил, в чем она заключается. Он сказал: «Хочу расцеловаться с тобой». Я сказал: «Что же, можешь поцеловать меня». Старик приблизился ко мне, поцеловал в щеки и в лоб. Так я расстался с ним и больше мне не довелось увидеть его, но знаю, что в настоящее время, когда я пишу эту историю моей жизни, он все еще жив, однако его отец скончался в возрасте ста семидесяти лет.
Через несколько дней, после прибытия в Фарс я получил от Шейха Умара, моего сына, письмо, отправленное голубиной почтой, в котором сообщалось, что в Самарканд прибыло посольство из Китая. В связи с этим он хотел знать, как скоро я вернусь домой. Шейх Умар сообщал, что посольство то привезло с собой богатые дары и что глава посольства передал желание китайского правителя крепить дружественные отношения с Амиром Тимуром. Я отправил Шейху Умару свой ответ, в котором сообщал, что я завершил все свои дела в Фарсе и Лурестане, и что скоро я возвращусь в Мавераннахр, и велел оказать достойный прием посольству из Китая, ещё раз подчеркнув, что скоро буду в Самарканде.