Я уйду с рассветом

— Все хорошо. Я хочу, чтобы ты был сильным и пошел со мной домой. Я понесу дедулю, а ты держись рядом со мной. Ты понесешь фонарь, не отставай от Ри. Бабушка ждет нас.

Когда я встал, мальчик посмотрел на меня:

— А дедушка проснется?

Я положил руку ему на голову, мне пришлось прочистить горло, прежде чем я ответил:

— Нет, сынок, он не проснется.

Мы спустились вниз по холмам. Я нес тяжелое тело отца. Мать встретила нас во дворе и, подхватив внука, поспешила впереди меня, чтобы открыть двери. Она плакала, пока я укладывал отца на кровать. Я забрал у нее Оуэна, когда мы покидали комнату. Я видел, как мать хлопочет у постели, укрывая мужа одеялом.

Посадив Оуэна в ванну, я дал ему чашку горячего чая. Он притих, повесив голову, словно она стала слишком тяжелой для его хрупкой шеи. Он казался мне таким слабым и уязвимым, когда я заворачивал его в простыню. Я сел у горевшего камина, посадив его себе на колени. Рианнон пристроилась у моих ног.

— Сегодня ты был очень храбрым, Оуэн. — Он зарылся в меня, спрятав голову под моим подбородком. — Но я мог тебя потерять, если бы не отыскал вас, а такого я бы не пережил. Я очень испугался.

Он помолчал, но я знал, что сын не заснул, потому что он перебирал пальчиками мою рубашку.

— Я не боялся, папа. Я знал, что ты меня найдешь.

— Сожалею о вашем отце, — прошептала после паузы Шарлотта.

— Не сожалейте. Если бы у него кто-нибудь спросил, он ответил бы, что именно так и хотел бы умереть.

Пока наш грузовик наматывал километры, мы молчали. Через некоторое время мы достигли окраины Шарите-сюр-Луар и припарковались в густой тени крепостного вала на дальних подступах к деревне.

Я присел у кузова и оттуда наблюдал, как Шарлотта и пес рыщут вдоль старинной стены. В ночи навязчиво и безответно кричала сова. Я с трудом различал в темноте силуэты женщины и собаки, но невольно улыбался, когда до меня долетало бормотание Шарлотты, болтающей с собакой.

— Спасибо, что приглядываете за Отто.

Произнесенные с сильным акцентом, но, несомненно, английские слова заставили меня замереть. Рука сама потянулась к кобуре с пистолетом. Вильгельм вздохнул и повернул ко мне голову. Я поднялся и забрался в кузов.

— Много лет он был моим лучшим другом. Он мне как ребенок, и я не хотел, чтобы он оставался со мной, пока я умираю в лесу, — тихо проговорил немец.

Я прикрыл за собой дверцы. Он, наверное, почувствовал, как я судорожно припоминаю все, что было произнесено в его присутствии, и поэтому прошептал:

— Я не желаю вам зла.

— Все это время вы понимали, о чем мы говорим.

— Я офицер и неплохо образован. Знаю несколько языков.

— Почему вы сейчас сообщаете мне об этом?

— Потому что не хочу умирать в молчании.

Мы оба оглянулись на закрытые дверцы, за которыми раздавались игривый лай Отто и смех Шарлотты.

— Женщине ничего не говорите, — вновь раздался его голос. — Это только вызовет у нее еще больше подозрений.

Я кивнул.

— У вас есть семья или кто-то, с кем я мог бы связаться?

Он печально улыбнулся. В тусклом свете лампы морщины на его лице казались еще глубже.

— У меня есть только пес, которого вы согласились взять.

— Он не останется без присмотра, — пообещал я.

— Знаю. — Немец пошевелился, и его лицо исказилось от боли.

Когда я поправлял на нем одеяло, он задрожал всем телом и прошептал:

— Спасибо вам. За все. Ваш сын должен гордиться таким отцом.

Прежде чем я успел ответить, дверца открылась и в проеме показалась Шарлотта. Она посмотрела на нас:

— Все в порядке?

— Так и есть. Он метался, потом опять впал в забытье. Я не хотел, чтобы это услышали посторонние. Как знать, не бродит ли кто поблизости.