Я уйду с рассветом

Отто, обогнав Шарлотту, запрыгнул в кузов и со вздохом улегся в ногах у Вильгельма. Забравшись в кузов, женщина притворила за собой дверцы и открыла вентиляционные люки. Потом присела, достала из-под стойки носилок саквояж, порылась в нем, извлекла кожаные ремни и протянула мне:

— Немецкий пистолет или нет, безопасней будет спрятать его, или можно надеть под рубашку.

Я снял и отложил набедренную кобуру, прежде чем отвернуться и расстегнуть рубашку. Затем скинул ее с плеч, так что она, заправленная в брюки, свесилась с пояса. На мне была майка, и я пристроил поверх нее наплечную кобуру, при этом почувствовал, как Шарлотта прикоснулась к моей спине, поправляя ремни.

— Быстро его не достанешь, но придется пойти на такой риск. Хуже будет, если тот, кому не надо, увидит у вас пистолет.

Все приладилось, как нужно, люгер удобно лежал в кобуре. Я скинул ее и, положив рядом с постелью, принялся застегивать рубаху. Когда я повернулся, щеки Шарлотты зарозовели, но взгляда она не отвела.

— Так вот где вы прячете свой кольт? — задал я вопрос, не дававший мне покоя от самого Парижа.

— Набедренная кобура и фальшивый карман, — ответила она, широко улыбаясь. — Я не хотела расставаться с кольтом, но и попасться из-за этого не желала. Так что решила его спрятать.

Замечательная женщина, даже несмотря на все ее секреты.

Когда она позволила мне подсадить ее на второй ярус носилок над Вильгельмом, то задержала руки на моих плечах, а я не сразу отпустил ее талию. Я заставил себя отойти и погасил тусклую лампу, перед тем как отправиться в противоположный конец кузова на свою койку.

Вместе с темнотой наступила тишина, нарушаемая лишь Шарлоттой, которая ворочалась на верхней полке. Я прислушивался к ее движениям, пока молодую женщину не одолела усталость от прожитого дня. Ее дыхание стало глубоким и ровным. Я сосредоточился на этом мерном ритме, и постепенно он убаюкал меня.

VII

25 декабря 1940 года

Дорогой отец! Nadolig Llawen![34]

Скучаю по тебе и по бабушке, Бесс и Бракену. Скучаю по дому. Но вернуться не могу.

Пока не могу. Понял, что должен доказать тебе, что я не трус, каким ты меня считаешь.

Оуэн

Мы двигались на юг, против течения Луары, пока не достигли того места, где река соединялась со своим левым притоком, Алье, и далее последовали на юг вдоль него.

Мы миновали Мулен, а также несколько маленьких деревушек, безмолвных и покинутых, и объехали брошенные блокпосты. Лес становился все гуще, протекавшая по долине река то расширялась, то сужалась. На некоторых участках посередине реки песчаные отмели образовали небольшие островки и полуострова — там, где помельче. Река, извиваясь, несла свои воды сквозь пойменный лес, но по мере приближения к Виши ее русло постепенно расширилось и выпрямилось.

К полудню мы добрались до места и припарковались в переулке на окраине города.

— Возможно, уезжать придется в спешке, — предостерег я Шарлотту, когда она пошла выводить из строя машину.

На ее лице отразилось сомнение:

— Но все-таки лучше потратить несколько минут, чем рискнуть, а потом прийти и обнаружить, что скорую угнали…

Я сдался и, пока она откручивала крышку распределителя, незаметно забрался в кузов. Отто забарабанил обрубком хвоста. Я положил руку ему на голову и протянул Вильгельму винтовку. Он посмотрел на меня вопросительно, и я пояснил:

— Мы спрятали скорую в укромном месте, но бог весть, кто забредет в этот переулок.

Он кивнул и отрывисто обратился к собаке по-немецки. Услышав команду, Отто моментально переменился: из ласкового домашнего любимца он, весь подобравшись, превратился в служебного боевого пса.

Я вылез из кузова, закрыв за собой дверцы. Шарлотта обогнула грузовик.

— Не знаете, где находится библиотека?

Она покачала головой:

— Нет, но думаю, что в центре города. Мы направимся туда и будем спрашивать дорогу, если понадобится. Смотрите в оба. Здесь у милиции репутация хуже, чем у гестапо.

Мы осторожно пробирались по улицам города, замершего в предчувствии беды. Подозрительность, стыд и ликование в разной степени отпечатались на лице каждого встречного.

Пожилая женщина при виде нас резко окликнула троих мальчишек, игравших с обручем и палкой. Те замерли, обруч хлопнулся на землю, а они уставились на нас. Старушка позвала их во второй раз, и они, проскочив мимо ее юбок, бросились под ненадежную защиту дома. Она последовала за ними и заперла дверь.

Деревянный обруч остался лежать на улице выцветшим символом детской невинности. Когда мы проходили мимо, я поднял его и прислонил к крыльцу дома, в котором они скрылись.

— Рис, вон та женщина… — Шарлотта поймала мою руку и схватилась за нее; по напряженным пальцам я чувствовал, как она нервничает. — Почему у нее обрита голова?