Я все скажу

Богоявленский понял, что надо поведать правду. К адвокату он проникся доверием – да и что ему оставалось делать? Нет, он не стал рассказывать историю ab ovo[26] о пушкинском кольце, своем интересе и одержимости этой вещью. Просто сказал, что перстень ему понравился, и он имел намерение его украсть. Для того и познакомился с Грузинцевым, хотел усыпить гостей в особняке актера и ночью подменить кольцо. После преступления спрятал самодельный перстень в собственной сумке, а затем следак нашел в ней же печатку оригинальную. И о тщательно вымытой пробирке, оставленной на виду в ванной, поведал.

Молодой человек слушал внимательно, задавал наводящие вопросы.

Когда поэт закончил, протянул:

– Конечно, все у нас нынче отдается на усмотрение судьи, но я лично никаких оснований для содержания вас под стражей не вижу. Будем бороться за подписку о невыезде, но домашний арест также не исключен. Сейчас они, конечно, проведут первый допрос. Ни в коем случае ни в чем не признавайтесь. Предъявить вам практически нечего, разве что кольцо с пальца убитого, оказавшееся у вас в сумке. Но это легко бьется, потому что жилое помещение, в котором вы располагались в доме Грузинцева, на ключ снаружи не запиралось, проникнуть в него и подложить вам в сумку печатку мог любой из присутствовавших. Что за пробирка в ванной – вы представления не имеете. А почему у вас еще один, точно такой же на вид перстень оказался – вам очень понравился тот, что вы увидели на пальце у актера в день, когда познакомились, и вы решили изготовить точную копию. И на день рождения в особняк его брали, чтобы похвастаться, – да потом передумали.

Очень поддержал Богоявленского стряпчий! Когда после него в камеру в подвале пожаловал вчерашний следак – успевший, впрочем, переодеться, побриться и отдохнуть явно в более человеческих условиях, чем поэт, – задержанный отвечал ему скупо, просто и как по писаному. В основном: «Нет» и «не знаю».

Потом тот попыхтел, заполняя протокол, дал прочитать и подписать – и ушел, явно раздосадованный. Богоявленского опять вывели из камеры, потом из отделения и усадили в автозак: слава богу, одного. Еще полчаса езды по запруженным подмосковным дорогам.

Затем – красно-кирпичное здание суда, и там его встретил все тот же его адвокат Артем.

В небольшой комнатке стряпчий повторил для судьи все те же аргументы: причина смерти Грузинцева пока не установлена, кольцо, снятое у него с пальца, мог подложить в вещи Богоявленского любой гость особняка. К тому же задержанный – всемирно известный поэт, книги его выходили во Франции, Польше, Латвии и даже в Японии, он член Литфонда и Пен-центра, имеет постоянное место жительства и работы, а намерений скрываться от следствия, напротив, у него нет.

В ответ на логичную речь адвоката судья вынес решение о мере пресечения: «Подписка о невыезде и надлежащем поведении».

Богоявленскому вернули по протоколу вещи и деньги, и под вечер он вышел на крыльцо Одинцовского суда почти свободным человеком.

Вызвал такси и потащился по вечерним пробкам с юго-запада Подмосковья к себе на северо-восток, в поселок Красный Пахарь.

Позвонил Кристине: «Спасибо за адвоката. Сколько я тебе должен?»

– Свои люди, сочтемся. Машину я к тебе домой перегнала, кошку накормила. Ключи от твоего дома у меня, когда привезти?

– Сегодня сможешь?

– А ты не слишком вымотался в своих тюрьмах?

– На тебя у меня сил хватит.

– Вот дурачок. Хорошо, приеду. Тебя ведь, наверное, и покормить надо?

– Не откажусь.

И сразу после разговора на заднем сиденье такси Богоявленский снова вырубился: тяжелым, глубоким сном. Почти без сновидений.

История перстня – глава восьмая.

Прошло 109 лет с момента его явления.

Октябрь 1929 года.

Москва, СССР

Якову Сауловичу Агранову дружить с поэтами-прозаиками-режиссерами по должности было положено. Он ведь секретно-следственную часть ОГПУ возглавлял. Вдобавок – интересно было. Приподнимало его. Вот, скажем, Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Всемирно известный режиссер. Гастролирует со своим театром по странам буржуазной Европы и в Северо-Американских Штатах, да с огромным успехом.

Или Маяковский. Любимейший советский поэт. Вся молодежь его обожает. Какие рифмы! Какой характер! Какое остроумие! Скажет как отрежет. На всех выступлениях смех, овации, аплодисменты.

Оба теперь у Агранова первые друзья. Не то что перед ним заискивают, нет, оба люди гордые, но он с ними – как равный среди равных. Запросто бывает у них дома.